Добровольческий корпус и казаки боролись за то, чтобы взойти на борт немногочисленных кораблей в гавани Новороссийска. У Деникина даже приблизительно не было достаточного числа судов. 24 марта генерал Милн, командующий силами Британии на востоке, и адмирал Сеймур прибыли в Новороссийск для совещания с ним. Деникин просил о помощи, и британские офицеры пообещали сделать все, что в их силах. Они могли взять на борт пять-шесть тысяч человек. Они пришлют больше судов, если белые смогут еще какое-то время сдерживать врага. Деникин уже послал несколько телеграмм своему морскому командованию в Севастополе с приказом отправить все имеющиеся в наличии корабли, но в решающий момент белый флот оказался практически бесполезным. Большинство кораблей находилось в иностранных портах, особенно в Константинополе, куда они перевезли больных, раненых и семьи офицеров и солдат. Карантинные правила союзнических войск на длительный срок удерживали эти суда от выхода в море. Многие из кораблей белых не были пригодны для мореплавания, и поскольку механиков не хватало, их не могли починить. В любом случае, белые не могли воспользоваться даже имевшимися кораблями: у них не хватало угля.

Тем не менее, если бы белые смогли сдержать врага на четыре или пять дней, оказалось бы возможно эвакуировать почти всех. Корабли прибывали в Новороссийск, а Деникин до последнего дня продолжал надеяться. Поскольку порт был защищен холмами, у оборонявшихся были преимущества географического положения. Но теперь даже Добровольческий корпус был слишком деморализован, чтобы сражаться. Солдаты не хотели идти в бой: они боялись, что их принесут в жертву и оставят здесь. Все хотели попасть на борт корабля и бежать как можно скорее. Последние два дня, 25 и 26 марта, прошли в кошмарной сумятице. Сидорин и Кельчевский постоянно посещали Деникина в штабе, железнодорожном вагоне в порту, и требовали кораблей для своих солдат. Деникин обещал корабли, если казаки замедлят наступление армии. Сидорин в присутствии генерала Холмана взорвался: «Однако для Добровольческого корпуса у Вас нашлись суда… это предательство и подлость! Вы всегда меня обманывали и предавали донцов». Деникин наверняка был глубоко унижен.

И правда, Деникин действительно отдавал предпочтение своему Добровольческому корпусу. Солдаты охраняли свои корабли и всходили на борт с оружием в руках. Они были готовы стрелять в казаков. Казаки действительно получили несколько кораблей, и на них погрузилось так много народу, что суда чуть не перевернулись. Не могло быть и речи о том, чтобы взять с собой лошадей или артиллерию; все это пришлось бросить.

26 марта Кутепов доложил Деникину, что больше не может защищать город и все, кто может его покинуть, должны сделать это незамедлительно. Деникин и его штаб взошли на борт одними из последних. Большевики вошли в город вечером. Корабли, которые все еще загружались, безрезультатно стреляли во врага. Красные захватили двадцать две тысячи солдат, большое количество лошадей, оружия и боеприпасов.

Эвакуация из Новороссийска в 1920 году

Решение Деникина об отставке созревало постепенно. В итоге он поступил так не только потому, что нахождение у власти причиняло ему огромную боль и разочарование, но и потому, что он со все увеличивающейся ясностью видел: поражения подрывают его авторитет, и держаться за власть — это лишь наносить вред делу, которому он надеялся служить. В письме жене, написанном еще во время пребывания в Новороссийске, он намекал, что недолго останется на своем посту и что с нетерпением ждет ухода в отставку как избавления.

Плохое управление эвакуацией стало еще одним ударом по его престижу. Командир Донской армии безнаказанно обвинил его в предательстве, а генерал Кутепов, его доверенный командующий его любимым Добровольческим корпусом, отправил ему непрошеный совет, порекомендовав Ставке не эвакуироваться раньше войск. Деникин в своих мемуарах вспоминает, что письмо Кутепова уязвило его больше, чем все другие оскорбления, которые он был вынужден снести. Если даже у Кутепова недоставало веры в него, он не хотел оставаться главнокомандующим.

По прибытии в Крым Деникин разместил свой штаб в Феодосии. Он обсудил военную ситуацию со старшим командным составом. Донские казаки смогли привести в Крым 10 000 человек. Под командованием Кутепова было 25 000 человек. Слащёв продолжал сражаться на Перекопе с 5000 человек. У белых было 100 орудий и 500 пулеметов. Тогда как Добровольческий корпус был относительно хорошо вооружен, донские казаки были вынуждены бросить почти все. К счастью для белых, большевики не предпринимали попыток преследовать их. Если бы красные командиры решили пересечь Керченский пролив, деморализованные и дезорганизованные белые не устояли бы. Большевики упустили хорошую возможность закончить Гражданскую войну.

Белые использовали ценное время для отдыха и реорганизации. 29 марта Деникин распустил Южнорусское правительство. Этот орган власти был создан как уступка казакам, и в радикально изменившихся условиях в нем не было необходимости. Это правительство было до такой крайности непопулярно среди офицеров, что Деникин боялся за безопасность его министров. Тем не менее, члены распущенного кабинета негодовали на этот поступок, который воспринимали как авторитарный. Чайковский, лишь незадолго до этого вернувшийся в Россию, спрашивал Деникина, зачем тот решил осуществить то, что было равносильно перевороту. Деникин слишком устал, чтобы спорить. Он просто сказал министрам: те не знают, что творится кругом. Деникин уполномочил Бернацкого сформировать небольшое деловое учреждение для помощи в решении неотложных проблем.

В тот же самый день Деникин значительно сократил размер своей Ставки, уволив 60 % штата. Главнокомандующий снял Романовского с поста начальника штаба. Деникин отклонял настойчивые требования об отставке Романовского не один месяц, считая, что нуждается в помощи того единственного человека, которому полностью доверяет и который разделяет его политические и военные взгляды. Но враждебность в отношении Романовского была столь велика, что во время пребывания в Новочерка сске его безопасность была под угрозой. В беспорядочные дни эвакуации было невозможно отдать эту должность кому-то другому. Теперь, при первой возможности, Деникин назначил новым начальником штаба генерала П. С. Махрова, бывшего генерал-квартирмейтера. Это назначение показывает, что Деникин уже наверняка решил, что надолго не останется на своем посту: хотя он и знал Махрова как компетентного и свободомыслящего офицера, тот не был особенно близок к нему.

Четырьмя днями позже, 2 апреля, Деникин принял решение. Он вручил Махрову приказ, на следующий день созывающий в Севастополе Военный совет, призванный назвать имя нового главнокомандующего. Махров пытался переубедить его, но тщетно. Деникин заметил: «Я болен физически и разбит морально; армия потеряла веру в вождя, я — в армию».

Встреча старшего командного состава открылась под председательством генерала Драгомирова. Тон обсуждения отражал замешательство и деморализованность внутри движения. Генерал Сидорин протестовал против неадекватно малой представленности донских казаков. Слащёв выражал неодобрение происходящего в целом. Он, который всего несколько дней назад планировал сместить Деникина силой, теперь говорил: «Мы не большевики… Пусть генерал Деникин сам назначит, кого он хочет, но нам выбирать непригоже» 96. Вслед за этим утверждением он покинул встречу и вернулся к своим войскам. Многие другие офицеры не одобряли принцип голосования и беспокоились о создании прецедента. Представители Добровольческого корпуса хотели, чтобы Деникин пересмотрел свое решение. В результате этих разногласий Драгомиров связался с Деникиным по телеграфу и попросил его не уходить в отставку. Деникин, однако, оставался непреклонен. На следующий день Совет вновь собрался и по предложению представителей флота избрал Врангеля, чтобы рекомендовать его Деникину как главнокомандующего.