Но даже суеверный Эгдейл не ожидал застать столь необъяснимую картину: труп Тёрпла чинно-благородно лежал на том же самом столе в том же самом положении, в каком его и оставили, без малейших признаков жизни, естественной или же противоестественной. Доктору Мартину хватило одного взгляда, чтобы подтвердить свой первоначальный диагноз: Тёрпл был совершенно и в соответствии со всеми законами природы мертв.

Адли поначалу никто из них не заметил. Когда Эгдейл выскочил из конторы, его партнер был еще жив, а потому молодой гробовщик заключил, что тот тоже ретировался. Так что об Адли никто особенно и не вспоминал.

Вышло так, что именно Эгдейл совершил невероятное открытие: новенький гроб, подготовленный для Тёрпла, уже не пустовал – в нем лежал Калеб Адли! И еще более невероятное, если это возможно, открытие выпало на долю доктора Мартина, выполнившего обязанности судебного медика: тело Адли было надлежащим образом забальзамировано, причем с использованием преимущественно сулемы. А вот тело Тёрпла по-прежнему нуждалось в услугах бальзамировщика.

Признания Атаммая

Мне, чьи пальцы не привычны ни к бронзовому стилусу, ни к тростниковому перу, ибо единственным орудием, которому я всегда хранил верность, был длинный двуручный меч, пора изложить необычайные и прискорбные события, что стали предвестниками запустения Коммориома, оставленного царем и его народом. Я как никто подхожу для этого, ибо именно я сыграл в них важнейшую роль и последним оставил город, когда остальные его покинули.

Как всем известно, в былые времена Коммориом был величественной и процветающей столицей, мраморной и гранитной короной Гипербореи. С учетом обстоятельств, при которых город был оставлен жителями, о его упадке ходит множество противоречивых слухов и россказней, и я, ныне пребывая в преклонных летах, трижды прославленный заслугами перед городом, я, чьи силы начали угасать не раньше, чем я отдал службе одиннадцать раз по пять лет, собираюсь поведать вам правду, пока она полностью не изгладилась из языка и памяти людской. Так я и поступлю, хотя мне придется сознаться в собственном поражении, в единственной оплошности, допущенной за долгие годы безупречной службы.

Для тех, кто прочтет это в грядущие годы и, возможно, в грядущих землях, представлюсь. Я Атаммай, главный палач Узулдарума, прежде исполнявший эту же должность в Коммориоме. Мой отец Мангай Тал был палачом до меня, как и его предки вплоть до тех, кто служил при легендарных поколениях древних царей и опускал громадный медный меч правосудия на плаху из дерева эйгон.

Извините, если обнаруживаю простительную старцу склонность блуждать среди воспоминаний молодости из тех, что вобрали в себя царский пурпур дальних горизонтов и славу, что освещает невозвратимое. Так слушайте! Я снова молодею душой, когда в этом тусклом городе прожитых впустую лет предаюсь воспоминаниям о Коммориоме, его стенах, подобных горам, что взирали на джунгли сверху вниз, его алебастровых шпилях, пронзающих небеса. Несравненный средь городов, простерший власть и главенство надо всем, был Коммориом, взимавший дань от берегов Атлантиды до берегов обширного континента Му. Город, куда стекались купцы из дальнего Тулана, что граничит на севере с неизведанными льдами, из южного царства Чо Вулпаноми, что простирается до самого озера из кипящего битума. Слушайте! Гордым и величественным был некогда Коммориом, и самые скромные его жилища были краше дворцов, что строят в иных местах. И не виной тому, как болтают люди, пророчество Белой сивиллы со снежного острова Поларион, что великолепие и слава Коммориома отданы были на поругание пятнистым лианам и пятнистым змеям. Виной тому было событие куда более жуткое, истинный ужас, против которого власть царя, мудрость жрецов и острота мечей были равно бессильны. Так слушайте! Город уступил не сразу, не сразу его защитники были принуждены его оставить. И пусть другие забывают, пусть считают эту историю сомнительной и не заслуживающей доверия, я никогда не перестану оплакивать Коммориом.

Ныне мышцы мои усохли, и время капля за каплей выпило кровь из вен, присыпав голову пеплом угасших светил. Однако в былые дни во всей Гиперборее вы не нашли бы палача храбрее и непреклоннее; имя мое было алой грозой, внушающим ужас предостережением тем, кто замышлял недоброе в городе или в лесу, и жестоким грабителям из диких племен. Облаченный в кровавый пурпур, приличествующий моей должности, каждое утро стоял я на площади, где все жители могли узреть меня, и в назидание им исполнял мою кровавую службу. И не раз и не два за день золотисто-алый двуручный медный серп собирал свою жатву, обагряясь темно-красной, как выдержанное вино, кровью. За мою ни разу не дрогнувшую руку и верный глаз, ибо я всегда рубил с первого удара, я был почитаем царем Локваметросом и населением Коммориома.

Я хорошо помню – ибо зверства его превосходили всякую меру, – как впервые услыхал о злодее Книгатине Зхауме. Происходил он из малоизвестного и неприятного народа вурмов, обитавшего, по своему обычаю, в пещерах диких зверей – зверей куда менее свирепых, которых вурмы убивали или изгоняли из нор, – в черных Эйглофианских горах в дне пути от Коммориома. Вурмы больше походят на диких животных, чем на людей, из-за густой шерсти на теле, а также нечестивых ритуалов и обычаев, которым привержены. Именно из них и собрал Книгатин Зхаум свою жуткую банду, каждый день осквернявшую отроги гор злодейскими грабежами. Впрочем, что грабежи – даже людоедство было не самым омерзительным из их деяний.

Из этого несложно заключить, что вурмы были туземцами, ведущими род от некоей отвратительной расы. Говорили, что Книгатин Зхаум относится к еще более древнему роду, будучи наследником по материнской линии нечеловеческого божества Цатоггуа, которому повсеместно поклонялись в дикие времена. Были и те, кто шептался о еще более удивительной крови (если ее можно назвать кровью) и внушающем ужас родстве с темным протейским отродьем, что вместе с Цатоггуа явилось из древних миров и внешних измерений, коим отличная от человеческой физиология и геометрия определили иной путь развития. Считалось, что благодаря этому всеобъемлющему смешению рас тело Книгатина Зхаума, в отличие от волосатых бурых тел его соплеменников, было безволосым от макушки до пят, к тому же покрыто черными и желтыми пятнами; даже среди своих он славился лютой жестокостью и хитростью.

Долгое время этот омерзительный преступник был для меня всего лишь именем, но вскоре я неизбежно начал подумывать о нем с профессиональным интересом. Многие верили, что никакое оружие его не возьмет; болтали, что неким невообразимым способом он может сбежать из любого подземелья, стены которого непроницаемы для смертных. Разумеется,