– Мне только что было чудесное видение. Я видел Норвегию, когда смотрел на запад с гор. Я вспомнил, как я был много дней счастлив в этой стране. Мне показалось, что я вижу весь Трандхейм, а затем всю Норвегию. Чем дольше я смотрел, тем больше открывалось моему взору, и, наконец, я увидел весь мир, и сушу, и море. Я узнавал места, которых я раньше никогда не видел: и те, о которых я раньше только слышал, и даже те, о которых я раньше ничего не слышал, заселенные и незаселенные земли так далеко, как простирается мир.

Епископ говорит, что это видение священное и достопримечательное» (Сага об Олаве Святом, CCII).

Действительно, этот шедевр древнесеверной прозы, с «телескопической» объемностью представивший место страны в мире, – несомненное свидетельство становления нового самосознания, приоткрывающего рубежи новой исторической эпохи. Как и на Руси Ярослава Мудрого, «национальный культ» (почитание князей-мучеников Бориса и Глеба) был «торжеством национальной политики» (Лихачёв, 1975: 65), кристаллизовавшим в самосознании становящейся народности важнейшие тенденции интеграционного процесса, сплачивавшего прежние «варварские» племена. И короли-миссионеры предельным, радикальным образом выражали в своей деятельности именно эти тенденции.

Поэтому «могучие бонды», сокрушившие Олава в последнем сражении, вскоре сами признают и провозгласят его, посмертно, Святым королем. Один из самых видных вождей «войска бондов», нанесший в бою конунгу самую тяжкую из трех смертельных ран, копьем в живот, «Торир был первым из знатных людей в войске врагов конунга, кто признал святость конунга» (Сага об Олаве Святом, CCXXX).

Бонды, однако, победили в этом бою. И еще несколько лет Норвегия сохраняла зависимость от датского конунга: Кнут поручил страну своему малолетнему сыну Свейну, «в Норвегии тогда было засилье датчан, и жители страны были этим очень недовольны»; те же вожди бондов, что выступили когда-то против Олава, призвали и возвели на престол его сына Магнуса.

Магнус Добрый (1035–1047) был представителем контрастно иного, по сравнению со своим отцом, типа правителя: конунгов-викингов периодически сменяли «конунги-конформисты» (Лебедев, 1985: 98). Необходимы были глубокие хозяйственные, общественные, политические преобразования, для того чтобы в течение двух столетий, с начала походов викингов до основания епископатов в новопостроенных городах, постепенно вывести скандинавское общество на «общеевропейский уровень». Войны, усобицы и завоевания чередовались, точнее же – шли бок о бок с внутренними процессами. На смену конунгам-викингам приходили «Добрые», «Спокойные», «Мирные» конунги, закрепляя достижения своих предшественников и подготавливая почву для дальнейших, качественных преобразований на пути феодализации Скандинавских стран.

Сравнительная динамика этих преобразований в разных скандинавских странах оставалась различной. Если Дания в идейно-политическом отношении выдвинулась на роль лидера, временами добиваясь гегемонии над Норвегией, то и норвежские конунги-викинги при первых успехах внутри страны стремились распространить достигнутые результаты и за ее пределы. Так, попутно в своем походе из Руси через Швецию в Норвегию Олав Святой побывал на Готланде, и с этим посещением связывают христианизацию острова (Славяне и скандинавы, 1986: 163). Еще более последовательно, опираясь на помощь немецких миссионеров, норвежские конунги добивались обращения Исландии.

«Когда конунг Олав сын Трюггви пробыл два года конунгом Норвегии, приехал к нему священник из Страны Саксов по имени Тангбранд. Он был человек заносчивый и воинственный, но ученый и доблестный. Из-за его заносчивого нрава конунг не хотел держать его при себе и поручил ему поехать в Исландию, чтобы сделать страну христианской. Тангбранд получил торговый корабль, и о его поездке известно, что он подошел к Исландии, к восточным фьордам. Он пристал на юге Лебединого фьорда и остался на зиму у Халля с Побережья. Тангбранд возвещал христианство в Исландии… Тангбранд пробыл два года в Исландии и убил троих человек, прежде чем уехал оттуда» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, LXXIII).

Родовые саги исландцев сохранили более подробные и яркие воспоминания о миссии Тангбранда.

«В ту же самую осень на востоке страны, в том месте Беруфьорда, что зовется Гаувиком, пристал корабль. Хозяина корабля звали Тангбрандом. Он был сыном графа Вильбальдра из Саксонии. Тангбранд был послан в Исландию конунгом Олавом сыном Трюггви, чтобы проповедовать новую веру. Его сопровождал исландец по имени Гудлейв… Гудлейв убил на своем веку немало народу, был бесстрашен и решителен.

…Однажды осенью Тангбранд рано утром вышел во двор, велел расставить палатку и стал петь в палатке обедню, притом очень торжественно, потому что был великий праздник. Халль (бонд, в усадьбе которого зазимовал миссионер. – Г. Л.) спросил Тангбранда:

– В честь кого сегодня праздник?

– Ангела Михаила, – отвечает тот (культ архангела Михаила со времен утверждения скандинавов в Нормандии стал самым популярным среди крещеных норманнов. – Г. Л.).

– Каков он, этот ангел? – спрашивает Халль.

– Очень хорош, – отвечает Тангбранд. – Он взвешивает все, что ты делаешь доброго, и так милостив, что засчитывает за большее из твоих поступков то, что ему больше нравится.

Халль говорит:

– Я бы хотел иметь его своим другом.

– Это возможно, – отвечает Тангбранд. – Обратись сегодня к нему и к богу.

– Но я бы хотел поставить условием, – говорит Халль, – чтобы ты пообещал мне от его имени, что он станет тогда моим ангелом-хранителем.

– Это я обещаю, – говорит Тангбранд.

Тогда Халль крестился со всеми своими домочадцами» (Сага о Ньяле, C).

Мирный ход проповеди был, однако, скорее исключением, чем правилом. Как и в Норвегии, бонды считали нового бога и его проповедников нежеланными пришельцами, вторгшимися в привычный и надежный мир, оберегаемый чтимыми и мощными асами.

«– Ты не слыхал, – …, – что Тор вызвал Христа на поединок, но тот не решился биться с Тором?

– Я слыхал, – ответил Тангбранд, – что Тор был бы лишь прахом и пеплом, если бы бог не захотел, чтобы он жил».

Единоборство богов, состоявшееся или не состоявшееся в потустороннем мире, вполне эффективно разыгрывается на земле, их сторонниками; здесь нелишней оказывается для Тангбранда вооруженная поддержка его «бесстрашного и решительного» спутника:

«Против новой веры больше всего был Вертлиди Скальд и его сын Ари, и поэтому они убили Вертлиди… Он больше всех поносил новую веру и вызвал Тангбранда на поединок. Тангбранд вместо щита взял в бой распятие, и бой кончился тем, что Тангбранд победил, убив Торкеля» (Сага о Ньяле, CII, CI).

Впрочем, и сам сын саксонского графа неплохо владел навыками боевого фехтования: о том, что распятие «вместо щита», точнее – в качестве боевой палицы, было надежным оружием в умелой руке проповедника, свидетельствует следующий эпизод. Сторонники язычества для очередного вооруженного диспута со священником решили воспользоваться услугами берсерка (одержимого и неуязвимого воина). Тангбранд предлагает:

«…Давайте разложим три костра: вы, язычники, освятите один, я – другой, а третий оставим неосвященным. Если берсерк испугается того костра, который я освятил,