пройдут три года, он пойдет походом на Англию и убьет Адальрада конунга (Этельреда II) или прогонит его из страны. Этот кубок должны были пить все, кто был на пиру… Когда этот кубок был выпит, все должны были выпить кубок в память Христа… Третий кубок был в память Михаила, и все должны были его выпить. После этого Сигвальди ярл поднял кубок в память своего отца…» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, XXXV).

Языческие возлияния в честь Ньорда, Фрейра, Одина заменены такими же – в память Христа и архангела Михаила, и чередуются с традиционным языческим поминовением языческих предков. Военно-дружинная культура королевских дворов, как двумя-тремя столетиями ранее в англосаксонской Британии, успешно приспособила христианские воззрения и атрибутику к своим социально-политическим ценностям и культурным нормам. «Белый Христос», самый знатный из хёвдингов мира, во всем уподоблен конунгу с его дружиной, и в честь обоих скальд слагает хвалебную песнь-драпу.

«Стев [припев] был таким:

Кнут – земных хранительЦарств, Христос – небесных.

Кнут конунг наградил его за эту драпу пятьюдесятью марками серебра» (Сага об Олаве Святом, CLXXII).

Социальные силы, заинтересованные в утверждении раннефеодальной государственности и ее идеологическом оформлении, достаточно медленно созревали внутри Скандинавских стран; аппарат, необходимый для государственного строительства, и прежде всего – военный, формировался на базе внешней экспансии викингов. Именно на заключительном этапе эпохи викингов эти достаточно противоречивые тенденции сфокусировались в особом социальном типе политического деятеля, к которому могут быть отнесены и датские конунги Свейн Вилобородый, Кнут Могучий, Хардакнут, Свейн Эстридеен, и норвежские правители конца X–XI вв.: Олав Трюггвасон, Олав Харальдссон (Толстый, позднее Святой), Харальд Сигурдарсон (Хардрада, Грозный); в какой-то мере, судя по отрывочным данным, то же можно сказать об их современниках, конунгах Швеции Эймунде, Свейне, Инги. Все они объединены общими ценностными установками и сходным образом действий; в нашей литературе им дано определение «конунги-викинги» (Гуревич, 1967: 90–91; Лебедев, 1983).

Старая знать, старые обычаи, старые законы – то есть вся структура традиционного племенного, общинного самоуправления – вот главный противник, с которым в конечном счете борются конунги-викинги. Эта борьба естественно приобретает идеологическое содержание. Христианство осваивалось ими во время зарубежных скитаний, долгой жизни при чужеземных дворах европейских монархов, становясь одним из обязательных элементов стандартного набора «королевских добродетелей», наравне с военной доблестью и удачей, щедростью к дружине, обладанием чудодейственным оружием.

«Адальстейн конунг [английский король Этельстан] велел крестить Хакона и обучить его правой вере, а также добрым нравам и куртуазному обращению. Адальстейн очень любил его, больше, чем всех своих родичей, да и все любили его, кто его знал. Его потом прозвали Воспитанником Адальстейна. Он хорошо владел разными искусствами, был сильнее, статнее и красивее других людей, мудр и красноречив. Он был также хорошим христианином (курсив мой. – Г. Л.). Адальстейн конунг дал Хакону меч, вся рукоять которого была в золоте. Но лучшее в мече был его клинок: этим мечом Хакон мог разрубить жернов до ячеи. Поэтому этот меч назывался Жернорез. Лучшего меча не бывало в Норвегии. Хакон носил его до самой смерти» (Сага о Харальде Прекрасноволосом, XL).

Вслед за конунгом подобным же отношением к христианству, неразрывно связанному с высшими добродетелями воинского служения, проникаются и его дружинники: так, викинг Кольскегг после долгих военных странствий оказался в Дании, где «стал служить конунгу Свейну Вилобородому. Он был у него в большой чести. Однажды ночью ему приснилось, будто к нему пришел какой-то человек, весь в сиянии (Христос; курсив мой. – Г. Л.), разбудил его и сказал: – Встань и иди со мной! – Чего тебе от меня нужно? – спросил Кольскегг. – Я найду тебе жену, и ты будешь моим рыцарем. …Кольскегг крестился в Дании, но там ему пришлось не по душе, и он отправился на Восток, в Гардарики, и пробыл там зиму. Оттуда он поехал в Миклагард и вступил там в варяжскую дружину. Последнее, что о нем слышали, было, что он там женился, был предводителем варяжской дружины и оставался там до своей смерти» (Сага о Ньяле, LXXXI). Биография, вполне сопоставимая с жизненным путем многих конунгов-викингов, завершилась кончиною православного вельможи где-то в Византии, тогдашнем средоточии христианства.

Конунги в окружении крещеных дружинников – это уже паства, которой требуются священники. У конунгов-викингов они становятся обязательными членами дружины, какими были и королевские певцы-скальды, также выполнявшие важные идейные функции. Адам Бременский называет поименно некоторых из английских священнослужителей, постоянно находившихся при Олаве Святом: Сигафрид, Гримкель, Рудольф, Бернхард (Adam, II, 57). Один из них, Гримкель, был придворным епископом и весьма деятельным соратником короля-миссионера; соответственно определилось и его почетное место в дружине и совете конунга.

«Олав конунг велел построить себе усадьбу в Нидаросе. Ему выстроили большие палаты с дверьми с обоих концов. Престол конунга был посредине, а рядом с ним сидел Гримкель, его придворный епископ, и за ним – другие его священники, а с другой стороны сидели его советники. На престоле, прямо напротив конунга сидел его окольничий Бьёрн Толстый и рядом с ним гости. Когда к конунгу приходили знатные люди, их сажали на почетные места. Пиво пили у огня. Каждому из своих людей конунг поручал какое-нибудь дело, как это принято у конунгов. У него было шестьдесят дружинников и тридцать гостей. Он сам устанавливал для них законы и раздавал плату. У него было тридцать работников, которые должны были делать в усадьбе все, что требовалось, и доставлять все необходимое, и множество рабов. В усадьбе стоял большой дом, где конунг собирал своих людей и решал всякие дела» (Сага об Олаве Святом, LVII).

Жесткая консолидация, сплачивание этого военного коллектива (готового развернуться в простейший государственный аппарат), оформлялась отчетливым, заимствованным из западной культуры христианским антуражем; передача его в сагах, вероятно, усилена позднейшими впечатлениями Крестовых походов, но нет оснований подвергать сомнению ее зарождение в те времена, когда короли-миссионеры утверждали христианство в сражениях с ополчениями бондов-язычников, и их воины могли метить себя в бою знаком креста (на шлеме или щите). Еще более достоверно требование обязательного крещения дружинников конунга. Выбор веры в этом случае определялся, как уже отмечено, верностью конунгу, и для его активных сторонников не представлял проблемы:

«Все с этим согласились, пошли к конунгу и сказали, что хотят креститься. Священники крестили их, а епископ благословил. Конунг взял их в свою дружину и сказал, что они будут сражаться под его знаменем (в другом месте указывается: «У него было белое знамя со змеем», традиционным языческим символом военной мощи конунга. – Г. Л.). …У нас у всех будет одинаковый знак. На щитах и шлемах белой краской мы поставим святой крест. Когда мы пойдем в бой, пусть у всех нас