Политическая декларация этого текста объединена с религиозной, и обе выражены дублирующими друг друга, христианскими и вполне языческими символами. Образ Христа дополняет и усиливает хорошо знакомый язычникам образ Большого Зверя, украшавший в те же времена штевни боевых кораблей и королевские стяги. Авторитет церкви и авторитет королевской власти, опирающейся на хорошо организованную воинскую силу, дополняют и поддерживают друг друга.

Для рядового языческого сознания ассоциативная связь между Христом и конунгом имела, видимо, большее значение, нежели сравнительное сопоставление христианских догматов с нормами и мифами языческой религии:

«– Ведь конунг сказал, – говорили они, – и притом так, что мы все могли это слышать, что сегодня ночью родился хёвдинг (Иисус Христос. – Г. Л.), в которого мы отныне должны верить, если мы сделаем так, как повелел нам конунг» (Сага о людях из Лаксдаля, XL).

Вера в бога – производна от верности конунгу:

«…Я буду на стороне конунга… А если мне для этого нужно поверить в какого-то бога, то чем Белый Христос хуже любого другого бога? Так что я предлагаю креститься, если конунгу это так важно, мы пойдем в бой вместе с ним» (Сага об Олаве Святом, CCIV).

Христианская церковь, прежде всего в наиболее развитых областях Скандинавских стран, там, где сравнительно стабильным становится положение городов и других торгово-ремесленных центров, связанных с внешним миром, где сложные взаимодействия старых и новых социальных сил, прежде всего конунгов с их администрацией и военной силой, перерастают рамки традиционных племенных отношений и где в силу этого создаются постоянные предпосылки для утверждения христианства (под воздействием и внутренних, и, не в последнюю очередь, внешних факторов), христианская церковь возникает и существует, главным образом, как один из компонентов складывающейся государственности. Но тем самым христианская религия для конунгов, утверждающих эту государственность, становится одним из действенных орудий их политики. И внешней, позволяющей стабилизировать отношения с феодально-христианскими соседними державами; и внутренней, дифференцированной по отношению к различным социальным силам.

«Олав конунг объявил народу, что он хочет сделать христианами всех людей в своей державе. Первыми подчинились этому те, кто раньше обещал ему свою поддержку. Это были самые могущественные из тамошних людей, а все другие последовали их примеру. Так все люди на востоке Вика были крещены. После этого конунг отправился на север Вика и потребовал, чтобы все люди приняли крещение, а тех, кто противился, он подвергал жестоким наказаниям, некоторых убивал, других велел покалечить, а еще других изгонял из страны» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, LIII).

Норвежские конунги, со времен Олава Трюггвасона (995–1000) стремясь добиться независимости Норвегии от власти датских королей (опорой которых оказывались видные представители языческой племенной аристократии, как ярл Хакон), сделали христианство важным оружием в борьбе с племенным сепаратизмом. Собственно, они повторяли тот же стереотип действий, который полустолетием ранее в Дании применил Харальд Гормссон: принятие крещения из рук конунга было актом установления политической зависимости. Нередко – под прямым воздействием военной силы, ведущим к установлению королевского господства над той или иной областью страны: «Олав конунг предложил ярлу, чтобы сохранить жизнь, креститься, принять праведную веру, стать его человеком и ввести христианство на Оркнейских островах. Олав взял заложником его сына» (Сага об Олаве Святом, XCVI), и таким образом население Оркнейского архипелага вошло в состав Норвежского королевства. Формы политического давления могли быть разнообразными, от военной угрозы до блокады торговых поездок: «Все эти люди намеревались отчалить летом в Исландию, но конунг запретил им всем выезд из Норвегии, потому что они не хотели принять его веру, как он того желал» (Сага о людях из Лаксдаля, XL). Экономические, военные, идеологические факторы тесно переплетались, направленные к единой цели – стабилизации государственного строя в пределах всей доступной притязаниям конунга «государственной территории»:

«К тому времени Олав конунг обратил в христианство все части страны, где жило большинство населения. Он тогда установил также законы по всей стране. Он подчинил себе тогда и Оркнейские острова, как уже об этом раньше было сказано. Он посылал своих людей и заручился дружбой многих людей в Исландии, Гренландии и на Фарерских островах. Олав конунг послал в Исландию лес для строительства церкви, и эта церковь была построена на полях, где собирается тинг. Он прислал и большой колокол, который и сейчас там» (Сага об Олаве Святом, CXXIV).

Сохранение порядков, введенных и установленных конунгом, характеризовало и степень прочности королевской власти в той или иной области страны:

«Олав конунг подробно расспрашивал о том, как соблюдается христианство в стране. Он узнал, что чем дальше на север в Халогаланде, тем меньше там знакомы с христианством, а в Наумудале и во Внутреннем Трандхейме тоже далеко не все обстоит хорошо» (Сага об Олаве Святом, CIV).

Для норвежских конунгов христианизация страны была средством, позволявшим решать сложные задачи как внутренней, так и внешней политики. В меньшей степени взаимодействие внутри – и внешнеполитических факторов ощущалось в Швеции, по сравнению с Норвегией, более стабильной и замедленной в своем развитии (особенно – в позднюю эпоху викингов). Современник Олава Трюггвасона, шведский король Олав Шётконунг (995–1020), сын крещеного конунга Эйрика Победоносного, предпринял, правда, попытку искоренить язычество и даже пытался разрушить Уппсальский храм; но ему разрешили лишь построить церковь в своих собственных владениях; был также основан первый епископат, на юге страны, в Скара, где в 1013 г. был посажен первый шведский епископ, Торгаут (Adam, II, 57).

Швеция той поры была сравнительно благополучной аграрной страной. Адам Бременский отмечал, что она исключительно плодородна, «земля ее производит множество зерна и меда, и она превосходит другие страны в животноводстве. Многочисленны здесь необходимые для обитателей реки и леса, и всюду страна изобилует также чужеземными товарами. Можно сказать поэтому, что шведы ни в чем не нуждаются. Все, что относится к суете мирской, то есть золото, серебро, великолепные лошади, бобровые и куньи меха, предмет наших вожделений, для них ничего не стоят». При этом и в XI в. значительная часть этих ценностей была обязана своим происхождением активности дружин викингов:

«Много здесь имеется золота, привезенного из разбойничьих морских походов. Эти морские разбойники, которых они именуют “викингами”, мы же [немцы] – “аскоманами”, дают притом конунгу данов дань, чтобы можно было им продолжать свои походы против варваров; во множестве живут они по берегам этого моря. Но потому случается, что они злоупотребляют предоставленной им свободой, не только против врагов, но и против своих. Не знают они верности никакой по отношению друг к другу и без сострадания продают один другого, захватив как несвободного слугу своему другу либо варварам» (Adam, IV, 6).

Грабежи викингов на Балтике дополнялись торговыми операциями на Востоке, где шведы продолжали пользоваться Путем из варяг