интереснее оказывается эволюция этих двух кладбищ, в X в., несомненно, наиболее представительных в некрополе Бирки. На южном из них, кроме «христианских» ингумаций, сосредоточены погребения с разнообразными вариантами обряда, причем именно здесь представлены самые богатые камерные погребения X в., с захоронением коня, наложницы, оружием и другим погребальным инвентарем, под высокими курганными насыпями. Отмеченная уже могила № 750, парное погребение под курганом, с захоронением коня, следами богатой парадной одежды, украшениями, набором оружия (меч, копье, щит), игральной доской и пиршественной посудой, по сложности и пышности совершенно языческого погребального ритуала, возглавляет сложную иерархию погребений, среди которых половина совершена по языческому обряду. Ингумации христианского облика составляют примерно 50 % могил, сожжения различного вида – 35 %, камерные могилы – 15 %. Сходная картина и на северном кладбище, возле руин «церкви».

Знать, объединившая вокруг себя различные слои населения Бирки, до конца существования вика на Меларен придерживалась традиционных, языческих обычаев, с характерным для варварского общества выделением признаков высокого социального ранга. При этом для Средней Швеции камерные могилы эпохи викингов – явление, безусловно, новое. Традиционные черты обряда, сближающие их с захоронениями «вендельской знати», а отчасти – с богатыми «сожжениями в ладье», здесь представлены в новой, ранее не практиковавшейся комбинации. Очевидно, эти ритуалы связаны с социальной группой, выделившейся и занявшей господствующее положение лишь в X в., то есть с королевской дружиной; в середине X в. эта форма социальной организации нового, выдвигающегося к господству класса сложилась и окрепла в ряде стран Северной и Восточной Европы.

Процесс формирования новых общественных отношений в Бирке, несмотря на усиленное внимание католических миссионеров к этому городу, намного опередил распространение христианских идеологических норм, освящавших складывающийся новый общественный порядок. Скандинавская знать в средней эпохе викингов (890–980) вполне успешно использовала для своего идеологического самоутверждения ресурсы и средства традиционной, языческой духовной культуры. «Языческая реакция», проявившаяся не только в погребальном обряде и негативном отношении к христианству, прослеживается не только по материалам Бирки в Швеции.

В Хедебю начала X в. также появляются камерные могилы, образовавшие замкнутое «дружинное кладбище». Г. Янкун связывает его с дружиной шведских викингов «конунга Олава», захвативших власть в городе (Jahnkuhn, 1963: 137–140). С этими погребениями связана также ладейно-камерная могила под курганом, сооруженным к югу от городского вала: просторная погребальная камера была разделена на две части, в западной находилось захоронение с роскошным инвентарем (парадный меч, два щита, стрелы, бронзовая чаша, стеклянный бокал, шпоры и пр.), в восточной найдены два меча, умбоны двух щитов, деревянная бадья и уздечка; под насыпью, за пределами камеры, в неглубокой яме были похоронены три лошади. Наиболее примечательной особенностью этого комплекса была установленная над камерой и перекрытая курганной насыпью ладья длиной 16 м. Датирующееся рубежом ІХ – Х вв., погребение в ладейно-камерной могиле, несомненно, принадлежало лицу высокого социального ранга; в ритуале объединены черты обряда, выработанного в Бирке военно-дружинным слоем, с погребальными традициями «вендельской знати». Весьма вероятно, что это захоронение принадлежало одному из представителей новой династии, обосновавшейся в Хедебю, Олаву или одному из его сыновей. В окрестностях города известны два поминальных камня с руническими надписями, поставленные Асфрид, женой конунга Кнуба (сына Олава), в память о своем сыне Сигтрюге (видимо, последнем из этой династии). Датский конунг Кнуб около 934 г., как сообщает Видукинд, был разбит немецким королем Генрихом I и вынужден принять крещение (Видукинд, 1, 40).

Рис. 129. Рунические камни из Спельвика, Сёдерманланд. XI в.

Несмотря на военную поддержку христианской церкви королями Германии, датская знать сохраняла приверженность языческим традициям в течение всего X в., а в конце столетия прослеживается даже очередное обострение, «языческая реакция». К этому времени в окрестностях Хедебю относятся монументальные курганы с камерными погребениями «княжеского ранга», рунические надписи на поминальных камнях (Jahnkuhn, 1963: 141, 145). Памятники такого рода широко представлены в X в. и в других районах Дании. Клаус Рандсборг выявляет определенную иерархию этих погребений. Высший ранг составляют курганы с погребальными камерами, захоронения в которых сопровождаются мечами, конской сбруей, иногда – верховым конем; наряду с ними есть захоронения с богатой конской сбруей и единичными предметами вооружения; наконец, погребения с оружием и без сбруи; соотношение этих «рангов» напоминает иерархию камерных могил Бирки. Курганам высшего ранга сопутствуют богато орнаментированные поминальные камни с руническими надписями еллингского типа, с ними связаны также богатые «магнатские усадьбы», археологически выявленные в последние годы. Все эти памятники сосредоточиваются вокруг важнейших политических центров, и прежде всего Еллинга, со времен конунга Горма главной королевской резиденции в Дании. К. Рандсборг вполне обоснованно интерпретирует их как принадлежащие новому господствующему слою, организованному в виде вассальной иерархии, возглавлявшейся конунгами еллингской династии (Randsborg, 1980: 127–129).

Знать, поддерживающая еллингских конунгов в Дании, сохраняла многие языческие традиции. Крупнейший датский археолог Оле Клиндт-Енсен отмечал, что хёвдинги, в честь которых воздвигались рунические камни, могли быть одновременно и королевскими дружинниками («хемтеги»), и при этом – языческими жрецами («годи»). Выразительный памятник такого рода в Главендруп, на о. Фюн, входил в состав большой ладьевидной ограды над могилой (тип сооружения известен с эпохи бронзы). Вдова покойного вельможи Гунульва Рагнхильд дополнила стандартный текст эпитафии трогательными словами: «немного среди рожденных лучших, чем он». В других надписях упоминаются мореплаватели, кормщики-стюрматры, сотоварищи по походу – фелаги, королевские чиновники – брюти, общинники – бонды (Славяне и скандинавы, 1986: 129–130).

И в Швеции, и в Дании, и в Норвегии консолидировавшаяся вокруг конунгов знать в течение X столетия вполне успешно использовала языческие верования и обычаи, опираясь на сложившуюся сеть общинно-культовых центров. Развитая система культов и ритуалов обеспечивала достаточно прочную связь между местной администрацией (в тех случаях, когда она происходила из старой племенной аристократии), королевской властью и свободными общинниками. В сагах сохранились красочные характеристики такого рода ритуалов: «Сигурд, хладирский ярл, был ревностным язычником, каким был и Хакон, его отец. Сигурд ярл давал все жертвенные пиры от лица конунга там, в Трёнделаге. По древнему обычаю, когда предстоял жертвенный пир, все бонды должны были собраться туда, где стояло капище, и принести припасы, которые нужны во время жертвенного пира. На этот пир все должны были принести также пива. Для пира закалывали всякого рода скот, а также лошадей. Вся кровь от жертв называлась жертвенной кровью, а чаши, в которых она стояла, – жертвенными чашами, а жертвенные веники были наподобие кропил. Ими окропляли все жертвенники, а также стены капища снаружи и внутри. Жертвенной кровью окропляли также людей. А мясо варили и вкушали на пиру. Посреди пиршественной палаты горели костры, а над ними были котлы. Полные кубки передавались над кострами, и тот, кто давал пир и был вождем, должен был освящать полные кубки и жертвенные яства. Первым был