Шрифт:
Закладка:
Рис. 124. Руническая наскальная резьба из Соллентуны, Уппланд. Середина XI в.
Несомненно, отзвуком этих успехов викингов на Западе был рост антихристианских настроений в Бирке. Вслед за разграблением резиденции епископа Гамбургского шведские язычники, «охваченные яростным усердием, коварно начали преследовать епископа Гаузберта». Нитхардт и вместе с ним другие христиане были убиты, Гаузберт – изгнан из Бирки. «Житие» подчеркивает, что произошло это «не по королевскому распоряжению, но единым народным возмущением», non regio iussu factum, sed populari tantum conspiratione est perpetratum (Vita Anskarii, 17).
Языческая реакция в Бирке не была лишь случайным эпизодом, инспирированным внешними причинами. Анализ тенденций развития погребальных обрядов в достаточно обширном (около 1100 раскопанных комплексов) могильнике, так же как в целом ансамбля некрополя скандинавов эпохи викингов (Лебедев, 1977б), позволяет, как будто, уловить важные общественные процессы, определявшие политическое и идеологическое развитие. Поколение, активно действовавшее в событиях середины IX столетия, вырабатывает в числе прочего новые формы ритуальной практики, которые свидетельствуют, во‑первых, о консолидации новых, достаточно влиятельных, социальных групп, так или иначе определявших перспективы общественного развития; во‑вторых, о глубокой переработке и даже преодолении христианского воздействия, наметившегося в первой половине столетия; и, в‑третьих, о создании и реализации определенных идеологических установок несомненно на языческой, в основе своей – традиционной для Севера (хотя и подвергнутой некоторой модификации) системе средств.
Примерно 10 % исследованных погребений Бирки составляют так называемые «камерные могилы» (Gräslund, 1980: 27–49, 77–85), погребения в просторных могильных ямах, со стенами, обшитыми деревом, нередко с деревянными полами и перекрытиями. Такие погребения в IX в. появляются на «христианизированном» кладбище севернее Борга, затем они распространяются и в других «кварталах» могильника Бирки. Если в ранней группе камер заметно воздействие христианской и в целом западноевропейской погребальной обрядности, то уже в течение IX в. облик могил и семантическое содержание ритуала заметно видоизменяются. Богатый инвентарь, языческие амулеты – шейные гривны с «молоточками Тора», захоронения в сидячем положении, – все эти черты, которые шведская исследовательница А. Греслунд, наиболее детально изучившая эту группу погребений, справедливо связывает с местной обрядностью, появляются уже в IX в.; в поздней же группе камерных могил представлены, наряду с сидячими, парные захоронения мужчины в сопровождении женщины, погребения коня, сооружаются внушительные курганные насыпи.
Рис. 125. Еллингский камень.
Одна из сторон камня из Еллинге показывает сцену распятия. Христос окружен плетением, часть рунической надписи можно увидеть на основании камня. Около 980 г.
Достаточные основания позволяют отождествить социальную группу, выработавшую обряд погребения в камерных могилах, с теми, кого Римберт именовал primores, знатью из непосредственного окружения конунга. Наиболее определенно выступают военные функции этой социальной группы, ее погребения со временем образуют вполне отчетливую иерархию воинских захоронений, с обязательным набором боевого оружия и захоронениями «всадников» высшего ранга (часто в сопровождении женщин, скорее всего наложниц). Эта группа несомненно связана также с торговлей; многочисленный и разнообразный погребальный инвентарь, куда входит оружие, утварь, украшения, конская сбруя, орудия труда и пр., указывает на значительную личную собственность погребенных; очевидно, выступающая за камерными могилами социальная организация строилась не на родовых, а на каких-то иных началах, но при этом охватывала уже целые семьи (не менее 40 % камерных погребений – женские, иногда очень богатые). Группу, сосредоточившую в своих руках военно-торговые и, вероятно, административные функции, иерархически организованную и при этом образовавшую стабильный и достаточно заметный слой постоянного населения «главного порта королевства», видимо, следует рассматривать как утвердившуюся в Средней Швеции (в отличие от дружин викингов, лишенных земли) военно-дружинную знать, консолидировавшуюся вокруг конунга и составившую непосредственное королевское окружение, двор и дружину, «грид», то есть ядро зарождающегося в Скандинавских странах господствующего класса раннего Средневековья.
Дружинный характер камерных могил IX–X вв. можно считать доказанным не только для Бирки, но и для Хедебю, где они появились на рубеже IX–X вв., так же как для Ладоги, Пскова, Гнездова, Шестовиц под Черниговом, Киева – то есть всех тех древнерусских центров, где этот обряд связан с присутствием варяжских дружин (Jahnkuhn, 1958: 477; Кирпичников и др., 1978: 75). Во всех рассмотренных случаях эти дружины выступают опорой великокняжеской, а в Скандинавии – королевской власти и непосредственно связаны с нею. Тем более симптоматично нарастание в течение последних десятилетий IX–X вв. в погребальных ритуалах, обрядности и идеологии этого слоя языческих черт, все более демонстративная антихристианская его направленность. «Христианство, однако, далеко еще не проникло вглубь, что показывает выразительный обряд захоронения с великолепным инвентарем, когда крест и “молот Тора” находятся в одной могиле», – отмечал в свое время X. Арбман, имея в виду самую богатую из камерных могил Бирки (№ 750) (Arbman, 1937: 243–244). Королевская, княжеская дружина в пору активной и успешной экспансии, несомненно, была озабочена и своего рода идеологическими поисками; языческая реакция, в виде которой эти поиски осуществлялись, вполне закономерна. Также отвергал христианство воинственный киевский князь Святослав: «Дружина моя сему смеятися начнуть», – отвечал он на увещевания известнейшей из «знатных христианок» своего времени, матери своей, киевской княгини Ольги (ПВЛ под 955 г.) (ПСРЛ, 1926: Т. 1, Лаврентьевская летопись, стб. 63, л. 18 об.). В пору бесспорных внешних успехов экспансии, направленной главным образом против христианских стран, вожди и силы, направлявшие эту экспансию, пытались прежде всего мобилизовать, обновить, реформировать в сфере идеологии старые, языческие верования и традиции.
Церковь, однако, не намерена была уступать своих позиций. Даже в разгар викингской экспансии Ансгар отправляет в Бирку, оставшуюся без пастыря, отшельника Ардгара, памятуя о Хергейре и его единомышленниках (Vita Anskarii, 19). После смерти своего покровителя посланец вынужден был вернуться. Лишь в 850-х гг., когда утряслись политические коллизии, связанные с разделом Франкской державы (по Верденскому договору 843 г.), Людовик Немецкий возобновляет активную церковную политику на Севере Европы. Ансгар становится архиепископом Гамбургско-Бременским, производится перераспределение диоцезов Гамбурга – Бремена – Вердена, причем глава гамбургской церкви сохраняет статус папского легата северных стран: в булле папы Николая (31 мая 864 г.) он назван legatum in omnibus circumquaque gentibus Sueonum sive Danorum necnon etiam Slavorum (Vita Anskarii, 23). С этого времени Гамбург становится главным источником миссионерской активности на Севере.
Вторая поездка Ансгара в Данию и Швецию состоялась, очевидно, между 852–854 гг. В Хедебю его принял конунг Хорих, приблизивший к себе и не без оснований, видимо, рассчитывавший на содействие видного церковного иерарха в сложных отношениях с «нашими саксами» (пограничное положение Саксонии позволяло каролингской власти со времен Карла Великого использовать саксонские войска против норманнов, датчан и славян) (Санчук, 1975: 209).
