Я оторвалась от его мокрой черной футболки, вытерла лицо собственным куцым рукавом и зарылась руками в пыль, которая была здесь до того, как я родилась, до того, как родился он, до того, как родились пионеры, сионисты, арабы, британцы, турки, мамлюки, крестоносцы, римляне, греки, вавилоняне, ассирийцы и все пророки, когда-либо ступавшие по этой земле. И будет здесь после того, как все мы присоединимся к ним и станем ею.

– Расскажи мне, – попросил Тенгиз, а может, и потребовал.

– Что тебе рассказать?

– Сказку.

– Какую?

– Ту, которую ты порвала в благородном порыве самоуничтожения.

– Я же тебе сказала, что это неинтересно. Это мой личный бред.

– Твой личный бред интересен мне.

– Я уже тебе однажды рассказывала.

– Начни сначала.

– С какого начала?

– Должно же быть у этой сказки начало.

У этой истории было сто начал. Я сто раз ее начинала, сто раз забрасывала и сто раз переписывала. У нее не было никакой хронологической последовательности, я не знала, какой у нее финал…

– Укажи мне дорогу в Асседо.

Тенгиз пристально на меня посмотрел.

– Дюк, сеньор Асседо, всю жизнь любил одну женщину, владычицу соседнего феода, Гильдеборгу Прекрасную, и собирался на ней жениться, – быстро заговорила я. – Однажды он и его лучший друг отправились ко двору императора, чтобы привезти верховному властелину испанскую невесту. Императору так понравился лучший друг дюка, что он решил сделать его своим фаворитом и оставить в столице империи. А фавориты императора всегда бесследно исчезали, когда ему надоедали. Так что дюк решил женить своего друга на своей же собственной возлюбленной, чтобы уберечь его от императорского каприза. Это потому что у Гильдеборги Прекрасной была политическая бронь от императора, как и у всех больших феодалов. А друг дюка не был большим феодалом, он был просто маркграфом. Я очень долго не знала, как его зовут, только то, что он вассал дюка и немец по происхождению, потому что он сперва был противным и таки женился на невесте дюка, несмотря на то что дюк от нее был без ума, и сам он ее вообще не любил, он просто по молодости лет постоянно соперничал с дюком и не понимал, на что его сеньор готов ради него пойти. Потом, когда новички прибыли в Деревню, Влада нам рассказала про этого австрийского художника, Хундервассера…

– Это уже две истории. Про дюка и про Деревню. Они каким-то образом связаны?

Вопрос застиг меня врасплох.

– Ладно, не важно. Главное, что немцы всегда плохие. А дюка как зовут, ты хоть знаешь?

– Уршеоло.

– Это фамилия. Имя у него есть?

– Н-н-ет.

– Как выглядит дюк?

– Как хозяин. Как бронзовый памятник. Как царь. Он австро-венгр и одновременно француз, потому что носит пурпуэн.

Чем больше я говорила, тем глупее это звучало. Действительно, бред.

– Где находится Асседо? – спросил Тенгиз.

В самом деле, где оно находится? Где и когда?

– Не знаю точно. Не здесь и не там. Где-то в Северном Причерноморье, между Диким полем, Авадломом и Галицией.

– Француз, то есть галл. Галл из Галиции. Очевидно, что французы всегда хорошие, но ассоциативный ряд у тебя абсолютно непредсказуем.

Тенгиз улыбнулся и опять провел рукой по земле:

– Империя, говоришь… Значит, так: кесарь… цезарь… кайзер… царь…

Кесарь – цезарь,

Кайзер – царь.

– И при этом галл… – продолжил Тенгиз. – Получается, Кейзегал.

– Кейзегал?

– Венгеро-французский галицийский дюк Кейзегал… восьмой из рода Уршеоло, хозяин Асседо и окрестностей.

– Дюк Кейзегал, – повторила я завороженно.

От могильной плиты отделился силуэт в средневековом пурпуэне, выпрямился во весь свой громадный рост, подошел к Тенгизу и протянул руку в бархатной перчатке. Тенгиз руку пожал. Таким настоящим он никогда еще прежде мне не показывался – ни дюк, ни Тенгиз. Дюк снял через голову портупею и сел на землю рядом с Тенгизом, скрестив ноги по-турецки.

– И что было дальше?

– Дальше?

– Женился маркграф Фриденсрайх фон Таузендвассер на возлюбленной друга своего и сеньора дюка Кейзегала, Гильдборге Прекрасной, и…?

И я забыла, что мой папа умирал и что от меня все это скрыли, кроме Мити Караулова.

– Пойдем? – спросил Тенгиз, когда я договорила.

– Куда?

– Домой.

– Пошли.

Возвращались мы не той дорогой, которой пришли, потому что это такая еврейская традиция: из кладбища выходить нужно не так, как в него входишь. А еще нужно омывать руки перед выходом. Полить на них из ковша шесть раз и произнести благословение.

У крана на выходе, к которому был привязан этот ковш, Тенгиз именно так и поступил. Потом он пил воду из-под крана, и пил так долго, что солнце успело подняться над лесистыми холмами и стать желтым.

Вышли мы как все нормальные люди, через ворота. На нас с полнейшим недоумением глядел пожилой человек в помятой белой рубашке и в ермолке, открывавший двери одноэтажного помещения у главных ворот.

– Все в порядке, хабиби, – сказал ему Тенгиз, – мы ничего не украли.

– Слава богу, – ответил человек. – Доброе утро.

– Доброе утро.

У ворот стояло такси.

– Надо же, какая удача. – Тенгиз открыл переднюю дверь.

Я открыла заднюю.

Водитель был тем же самым таксистом, который нас сюда привез.

– Ты серьезно? – спросил у него Тенгиз.

– Ну а что? Все равно ночью никакой работы нет. Все евреи жмоты, поверь мне. Предпочитают пешком ходить в Бейт-Шемеш, чем вынуть из кармана лишние пятьдесят шекелей.

– Тяжело, тяжело тебе, хабиби, – сочувственно покивал головой Тенгиз. – Ну, поехали в Деревню Сионистских Пионеров.

– Но за тридцать, потому что я вас ждал.

– Да хоть за сорок.

– За тридцать пять.

– Поехали уже, сколько можно разговаривать.

Такси тронулось. Тенгиз опустил окно и высунул руку, будто хотел поймать ветер.

– Курить тут можно?

– Кури, хабиби, сколько угодно.

Тенгиз закурил. Водитель тоже закурил.

Я посмотрела на часы. На часах было 06:13.

Водитель нажал на “плей”.

Зазвенело серебром бузуки.

Я заснула.

Глава 49

Тапочки

Я вздрогнула. Сперва не поняла, где нахожусь. Земля качалась. Как будто я каталась на катере на Ланжерон или обратно. “Ливерпуль”? “Генуя”? “Гавана”? Города-побратимы Одессы. Неужели я так и не проснулась? Что, если я никогда не проснусь? Буду вечно плыть в этом море бессвязных образов. Потом поняла – я больше не сплю. Просто меня куда-то несут, через Пардес, на руках.

То есть через пардес. Через зеленые парковые дорожки, мимо пальм, гранатовых, апельсиновых и лимонных деревьев, маленьких заводей с золотыми рыбками, кустов бугенвиллеи, беседок, курилок, клумб с маргаритками, анютиными глазками и