Как бы то ни было, на Площадь мы с дедушкой ходили в основном для того, чтобы послушать рассказчиков. Обычно они собирались по выходным, но иногда и в будние дни по вечерам, чтобы люди могли прийти послушать их после работы. Они состояли в гильдии, как объяснил мне дедушка, а это означало, что заработок они делили между собой и договаривались, чтобы на Площади никогда не было больше трех рассказчиков одновременно. Слушатели приходили в определенное время – скажем, в 19:00 по будням и в 16:00 по выходным – и платили либо талонами, либо монетами. Оплаты хватало на тридцать минут, поэтому каждые полчаса кто-нибудь из помощников рассказчика обходил аудиторию с ведерком, и если слушатель хотел остаться, то вносил плату еще раз, а если хотел уйти, то уходил.

Разные рассказчики специализировались на разных жанрах. Любители романтики шли к одному человеку, сказок – к другому, рассказов о животных – к третьему, истории – к четвертому. Рассказчики считались серыми торговцами. Это значило, что правительство выдавало им лицензию, такую же, как столярам и пластмассникам, но контролировало их гораздо строже. Они были обязаны представлять все свои рассказы в Информационный отдел для утверждения, рядом с ними всегда дежурили Мухи, а некоторые из них считались особенно опасными. Я помню, как однажды пошла на представление с дедушкой, а он ахнул, когда увидел рассказчика.

– Что случилось? – спросила я.

– Рассказчик, – прошептал он мне на ухо. – В годы моей молодости он был очень известным писателем. Надо же, до сих пор жив.

Рассказчик – хромой старик – сел на свой стульчик, а мы устроились вокруг прямо на земле, на подстилках или полиэтиленовых пакетах, которые принесли из дому. “На себя не похож”, – пробормотал дедушка, и действительно, с лицом рассказчика было что-то не то, как будто у него вырезали целый кусок челюсти слева; то и дело он подносил к губам носовой платок и вытирал слюну, стекавшую по подбородку. Но как только я привыкла к его манере речи, его история – о мужчине, который жил здесь, на этом самом острове, на этой самой Площади, двести лет назад и который отказался от огромного семейного богатства ради любви и уехал в Калифорнию, хоть его близкие и были убеждены, что его ждет предательство и разочарование, – оказалась такой захватывающей, что я даже перестала слышать жужжание паривших над нами Мух, такой захватывающей, что даже сборщики денег забыли про обход публики, и только когда прошел целый час, рассказчик откинулся на спинку стульчика и сказал: “А на следующей неделе я расскажу вам, что было дальше”, – и все, даже дедушка, разочарованно вздохнули.

Через неделю мы с большой группой слушателей собрались в ожидании рассказчика и прождали его очень долго, пока наконец не подошла другая рассказчица и не сказала, что ей очень жаль, но у ее коллеги началась страшная мигрень и сегодня он не придет.

– А на следующей неделе? – громко спросил кто-то.

– Не знаю, – ответила женщина, и даже я понимала, что она напугана и нервничает. – Но сегодня выступают еще три отличных рассказчика, и вы можете послушать их.

Около половины собравшихся последовали ее совету, но остальные, в том числе мы с дедушкой, ушли. Всю дорогу дедушка смотрел в землю. Когда мы вернулись домой, он пошел в спальню и лег лицом к стене – он всегда так делал, если хотел побыть один, – а я осталась в другой комнате слушать радио.

В течение нескольких недель мы с дедушкой снова и снова возвращались на Площадь, но рассказчик, тот, что был известным писателем, так больше и не появился. Удивительнее всего было то, как сильно это расстраивало дедушку; после каждой такой прогулки на Площадь он шел обратно медленнее, чем обычно.

Наконец, когда прошел месяц, а мы так и не увидели того рассказчика, я спросила дедушку: как он считает, что с ним случилось? Дедушка долго смотрел на меня и молчал.

– Его реабилитировали, – сказал он наконец. – Но иногда реабилитация носит временный характер.

Я не совсем поняла, о чем он, но почему-то знала, что больше вопросов задавать не стоит. Вскоре после этого рассказчики совсем исчезли, а когда лет восемь назад они наконец появились снова, дедушка больше не хотел идти на Площадь, а я не хотела идти без дедушки. Потом дедушка умер, и я заставила себя опять ходить туда – правда, всего несколько раз в год. Но даже через столько лет я по-прежнему гадала, что случилось с мужчиной, который собирался в Калифорнию. Уехал ли он в конце концов? Встретился ли он со своей любовью? Действительно ли его предали? Или мы все ошибались, а они воссоединились и были счастливы? Может, они до сих пор вместе в Калифорнии и по-прежнему счастливы. Я понимала, что это глупо, потому что они вымышленные персонажи, а не настоящие люди, но я часто думала о них. Я хотела знать, что с ними стало.

Ни один из рассказчиков, которых я слушала за годы, прошедшие со дня, когда мы с дедушкой встретили того старика, не был так же хорош, как он, но большинство оказались неплохими. И большинство их историй были повеселее. Например, один рассказывал о животных, которые делали глупости, разыгрывали друг друга и постоянно хулиганили, но в конце концов всегда извинялись, и все заканчивалось хорошо.

Сегодня этого рассказчика не было, но я узнала другого, который мне тоже нравился: он сочинял забавные истории о супружеской паре, с которой то и дело происходили разные неприятности. Как-то раз муж не мог вспомнить, чья сейчас очередь – его или жены – идти за продуктами, а поскольку на этот день приходилась годовщина их свадьбы, спрашивать у нее он не хотел, боялся, что она в нем разочаруется, и поэтому пошел в магазин сам и купил тофу. Но жена тоже не могла вспомнить, чья очередь – ее или мужа – идти в магазин, а поскольку на этот день приходилась годовщина их свадьбы, она не хотела спрашивать у него, и поэтому тоже пошла в магазин и купила тофу. В конце концов оба посмеялись над тем, как много тофу они купили, и приготовили из него всевозможные вкусные блюда. Конечно, история была неправдоподобная. Откуда они взяли такое количество белковых талонов? Как умудрились не поссориться, когда поняли, что потратили столько талонов впустую? Как можно забыть, чья очередь идти в магазин? Но