на остров Говернорс дальше к югу, где раньше был лагерь беженцев. Потом поступило указание разбросать на острове Рузвельт отравленный корм, что позволило уничтожить крыс, и с тех пор там никто не бывал, кроме работников крематория. Я узнала, что доктор Уэсли регулярно ездит в Западные колонии, где правительство построило большой исследовательский центр, и там, в подземном хранилище, хранятся образцы всех известных науке микробов в мире. Я узнала, что в ближайшие пять лет правительство ожидает сильную засуху и что где-то в стране есть группа ученых, которые пытаются выяснить, как вызывать дождь на большой территории.

Помимо всех этих фактов, я узнала из разговоров кандидатов кое-что еще. Большинство из них состояли в браке, и иногда я слышала, как они обсуждают свои отношения с мужьями или женами. Правда, они часто прибегали к недомолвкам и не вдавались в подробности. Один говорил что-то вроде: “Ты же понимаешь, что было дальше”, а другой отвечал: “Понимаю”, и иногда меня тянуло спросить: “Ну и что же было дальше? О чем вы?” Я ничего не понимала, но хотела понять. Хотя, конечно, понимала, что спрашивать нельзя.

Но в течение недели после той радиопередачи все были необычайно молчаливыми – молчаливыми и серьезными – и работали гораздо усерднее обычного, хотя над чем именно – я не знала, да и в любом случае вряд ли бы поняла. Я просто видела, что они стали вести себя иначе и что в лаборатории что-то изменилось.

Однако, прежде чем мне удалось понять, что происходит, я решила снова проследить за мужем. Не знаю почему. Наверное, я хотела выяснить, ходит ли он в тот самый дом каждый четверг, потому что тогда, по крайней мере, я узнала бы о нем хоть что-то еще.

На этот раз я сразу направилась от остановки шаттла в дальний западный конец Бетюн-стрит и стала ждать там. В доме напротив того, в который тогда вошел мой муж, – как и во всех зданиях, построенных в ту эпоху, – было две двери: главная, к которой вели ступеньки, и вторая, скрытая под этими ступеньками. Дедушка говорил, что в прежние времена вторую дверь с обеих сторон защищали железные решетки с калитками, но их давно пустили на переплавку для военных целей, а это означало, что я могла встать прямо под лестницей, откуда было отлично видно противоположную сторону улицы.

В тот день дороги были свободны, так что в 18:42 я уже была в своем укрытии. Я посмотрела на дом, который имел такой же заброшенный вид, как и в прошлый четверг. Поскольку стоял январь, было уже темно, но не так темно, как на предыдущей неделе, и я видела, что окна заклеены черной бумагой или замазаны черной краской, поэтому ничего нельзя было разглядеть ни изнутри, ни снаружи. А еще я видела, что здание, несмотря на ветхость, отремонтировано и содержится в порядке: лестница была старая, но надежная, если не считать выщербленного края второй ступеньки. Вокруг контейнера для органического мусора было чисто, и мошки над ним не вились.

Примерно через три минуты я увидела, что кто-то идет по улице, и спряталась под лестницей, думая, что это мой муж. Но это был не он. Это был белый мужчина примерно нашего с мужем возраста, в легких брюках и рубашке с воротником на пуговицах. Он шел быстрым шагом, как и мой муж, и, поравнявшись со зданием напротив, поднялся по ступенькам, даже не взглянув на номер дома, и отстучал по двери тот же ритм, что и мой муж на прошлой неделе. Потом произошло то же самое, что и в прошлый раз: открывшееся окошко, прямоугольник света, вопрос и ответ, и дверь приотворилась ровно настолько, чтобы впустить его внутрь.

Я долго не могла поверить, что все это действительно произошло. Казалось, мои мысли воплотились в жизнь. Я так сосредоточенно наблюдала за самим появлением этого мужчины, что даже не запомнила никаких важных деталей в его внешности.

– Каждый раз, увидев нового человека, ты должна постараться отметить в нем пять особенностей, – говорил мне дедушка, когда я безуспешно пыталась кого-нибудь описать. – Какой расы этот человек? Высокий он или маленький? Толстый или худой? Быстро он ходит или медленно? Смотрит вниз или прямо перед собой? Эти вещи скажут тебе многое из того, что нужно знать о нем.

– Как? – спрашивала я. Я не понимала, о чем он.

– Допустим, человек идет по улице или по коридору очень быстрым шагом, – объяснял дедушка. – Может, он оглядывается? Вдруг он убегает от чего-то или от кого-то? Эта деталь могла бы подсказать тебе, что он напуган. Или, может, он бормочет что-то себе под нос и смотрит на часы – это даст тебе понять, что он куда-то опаздывает. Или, предположим, он идет медленно и при этом смотрит вниз, себе под ноги. Это может значить, что он глубоко задумался или просто замечтался. В любом случае ты поймешь, что его мысли сейчас где-то далеко и что его – в зависимости от ситуации – пожалуй, не стоит отвлекать. Или, может, его как раз таки нужно отвлечь, нужно о чем-нибудь предупредить.

Вспомнив об этом, я попыталась мысленно описать незнакомца. Он был белый, как я уже сказала, и шел быстро, но не оглядывался. Он шел так, как ходят по коридорам лаборатории постдоки: не глядя по сторонам и тем более не оборачиваясь назад. В остальном про него трудно было что-то сказать. Он не был ни толстый, ни худой, ни молодой, ни старый, ни высокий, ни маленький. Это был просто человек на Бетюн-стрит, и он скрылся в том же доме, где на прошлой неделе скрылся мой муж.

Тут я услышала еще чьи-то шаги, а когда посмотрела в ту сторону, увидела мужа. И снова мне показалось, что это не по-настоящему, что это сон, который стал явью. Он был в обычной одежде и держал в руках нейлоновую сумку, а значит, снял рабочий комбинезон еще на Ферме. На этот раз он не оглядывался по сторонам и не подозревал, что за ним наблюдают; он поднялся по лестнице, постучал в дверь, и его впустили.

А потом наступила тишина. Я подождала минут двадцать, чтобы посмотреть, не придет ли кто-нибудь еще, но больше никто не пришел, и в конце концов я пошла домой. По дороге я встретила еще нескольких человек – женщину, которая шла куда-то сама по себе; двух мужчин, которые обсуждали, как они ремонтировали электрооборудование в одной из