Кирилл позабыл о страхе, парень парализовано смотрел лишь на Машу. Он с болью в сердце разглядывал ее побледневшее лицо, уставший вид и еле сдерживал себя, чтобы не броситься к ней. Девушка прямым ответным взглядом одаривала Кирилла, ее долгожданную единственную мечту. Глаза-аквариумы стали блестящими от слез, а на лице проскочила легкая улыбка. Кирилл тоже улыбнулся, мысленно передавая надежду. Хитрый Гаутама заметил ментальную перекличку и мерзким заносчивым голоском протянул:

— Is this your boyfriend?! Ha-ha! You must tell him how you and I had fun, baby! Ha-ha! I hope he likes my gift… (пер. с англ.: Это что, твой бойфренд?! Ха-ха! Ты должна ему обязательно рассказать, как мы с тобой развлекались, крошка! Ха-ха! Надеюсь, ему понравится мой подарочек…)

Аффективный маньяк почти подался рефлекторно вперед на конкурента, но Ишуа притормозил и его.

— Shut up. He still doesn’t understand, — после этого главарь повернулся к спасителям и учтиво заговорил на русском. — Так ведь? С вами же лучше говорить на родном языке? (пер. с англ.: Умолкни. Он все равно не понимает.)

Молдован не удивился лингвистическим навыкам и продолжал без интереса наблюдать на запугивающих манерных выскочек.

— Мы наслышаны о тебе, Молдовашка, — продолжил Ишуа свою речь, понимая, что избранный не из тех, кто любит трепать языком. — Про твои достижения и заслуги… Как ты кромсал толпами людей на войне, как уничтожал и взрывал целые поселения… А потом возглавил Магелланцев и принял божественный индейский дар, обретя вселенскую силу… Ты для нас своего рода кумир… Доказал, что не каждая шмакодявка сумеет пережить действия корня, а только беспощадные и целеустремленные убийцы, повидавшие столько дерьма, что их уже ничем не испугаешь… Мы все эти годы, в каком-то смысле, шли по твоим протоптанным дорожкам прямо по человеческим головам, а на данный момент уже прошли и дальше… Так сказать, ученики переплюнули учителя…

Ишуа продолжал манипулировать прошлым Молдована, апеллируя достоверными фактами. Но оппонент продолжал сохранять безразличный вид и слушать.

— Ты сейчас думаешь, что своими благородными поступками сможешь искупить вину за прошлые грехи и стать другим человеком, — философствовал Ишуа, отводя душу, — Что благодаря заботе о детишках и безвозмездным пожертвованиям ты добьешься людской амнистии и получишь божье прощение…

Маша впервые видела главаря банды заинтересованным и эмоциональным. Он не вел монолог, а, хихикая, словно пел отрепетированную в голове любимую песню. Молдован не предпринимал действий и предпочитал молчание, считывая мотив разыгранного спектакля.

— Мы похожи с тобой, Молдован, — внезапно сменил интонацию Ишуа. — Мы все когда-то отступили от людских норм, ценностей и страхов. Отказались от иллюзии смысла существования, навязанного обществом. Не боялись и познавали человеческую бездну. Стремились к большему, не веря внушенным ограничивающим стереотипам. Не знаю, что произошло у тебя на стадии становления, но нам троим жизнь сразу дала понять, что мы лишние. Что мы созданы, чтобы заранее быть погребенными. А что такое обычный человек? Лишь набор отложенных в памяти программ, которые произошли с мозгом живого организма за всю его историю. Неустойчивая субстанция, колеблющаяся между животными инстинктами и духовным разумом. Мы не виноваты, что стали такими. Значит судьбе необходимы мы. Ты — чтобы творить и созидать. Мы — чтобы порабощать и разрушать. Мы оба представляем собой стремление к совершенству. Только ты — через благородство, а мы — через деструктивность. Но разве даже и эти оба подхода не абсурдны в нашем обреченном положении?

Ишуа продолжал держать Машу за руку. Его братья не смели его перебивать, осознавая, что речь идет о чем-то важном. У Кирилла и Молдована не было выбора, тем более, не каждый день услышишь исповедь вестника апокалипсиса.

— Вот у тебя была цель, Молдовашка? Была?

Молдован кивнул.

— Конечно, была. Быть добряком. Это очень закономерно, исходя из твоих прошлых деяний. Хех. А у нас была цель абсолютной власти. Исходя из нашего тяжелого детства, это тоже логично. Ну так вот. Ведь общие наши все стремления, какими бы они ни были важными и различными, все равно имеют одну общую черту. Бессмысленность. Человек глуп, искушен, ненасытен и смертен. Но еще хуже, что он осознает свою печальную участь. Его вспышка жизни промелькнет незаметно. О его проделанном пути, трудах и жертвах никто не вспомнит через год, сто, тысячу лет. И хорошие, и плохие люди исчезали. Но ничего не менялось. Появлялись новые заложники своей противоречивой природы и начинали совершать те же ошибки и нести страдальческое существование. Алчность, тщеславие, зависть, подлость, насилие и даже маленькая доля благодетелей будут появляться вновь и вновь, порождая еще более травмированных, запутанных и озлобленных людишек. Я осознаю, что несмотря на собственные достижения и осознания, совсем скоро буду гнить в земле и кормить червей. Разве это достойный конец? Я не хотел этого всего. Мне плевать на деньги, славу и всеобщее изобилие. У меня всегда была лишь одна искренняя мечта.

Тут Ишуа освободил руки, отпустив Машу и положив сумку на пол, и впервые за все время снял очки. Шрамированные красные раны в том месте, где раньше были глубоко посаженные глаза, предстали перед Молдованом и Кириллом. Этим жестом Ишуа хотел показать искренность своих слов. Злодей направлял дезориентированный взгляд в приблизительную точку и продолжал издевательским тоном говорить:

— Скажи, Молдован, не проще было бы просто уничтожить все человечество? Не наслаждаться убийством конкретной личности, подобно садисту. Не искоренять отдельную нацию, подобно фашисту. А уничтожить все человечное одним разом. Это ведь сразу кажется не так тяжело, как смерть одного человека. Будто в данном действии заключаются справедливость и благородство. Мне не хочется повторять слова всяких злодеев из литературы и кино про то, что человек — вредоносный вирус, ошибка или тупик эволюции. Нет. Я считаю его жизнь коварной шуткой. Я не Бог, чтобы судить правильность эволюционного хода. Я лишь типичный представитель этой расы, который пришел к заключительному выводу. Мы все уже мертвы, но до сих пор повязаны жизненным долгом. Не проще ли освободить будущих людей от тяжести и никчемности бытия? Разве не честно ли стереть разом все человеческое вместе с собой с лица земли, предоставив ей шанс на создание лучшей и более совершенной формы жизни?

Он продолжал декларировать свои истины, все больше подключая эмоций.

— Человек — это не большая жертва. Он существует лишь считанные минуты, если брать за сутки жизненный цикл всей материи. Никто не обидится, если он исчезнет, ведь обижаться может только он. Войны, бедность, болезни и непростительные пороки исчезнут. Несчастье, придуманное человеком, пропадет навсегда.