— Артур Йео, — уныло сообщил Том.

Алекс расхохотался:

— Как же ему удалось вытянуть такой счастливый билет?

— Скажем так, мы пдзреваем, что он сжулил при жрбьевке, на том и покончим, — ответил Том.

Я ткнула Алекса в плечо, и он пояснил:

— Артур — местный инспектор рыбнадзора, а заодно и главный браконьер, специалист по лососине. Удобно, правда? К тому же он женат на женщине, которую иначе как «нашим сокровищем» в «Аббатстве» и не называют. Одесса фактически заправляет всем домом, а заодно и нами, неумехами.

Автомобиль подъехал к фермерскому дому и остановился. Том отнес спящих детей в дом. Димелза с кряхтеньем выбралась из машины, помахала нам на прощанье и двинулась следом. Через несколько секунд Том снова сел за руль и мы поехали дальше. Проехали мимо двух полуразрушенных колонн, на их верхушках притулились драконы, державшие петли ржавых кованых ворот.

Я различала лишь силуэты ближайших деревьев.

— Мы уже приехали?

— Почти, — кивнул Алекс, — подъезд к дому длинный.

Дорожка круто пошла вверх, и на кромке холма, на фоне темного зимнего неба появились очертания замка. Он был огромный. Я нервно взглянула на Алекса, надеясь, что Дэйви пошутил насчет призраков. Потому что с виду дом и вправду был похож на прибежище привидений.

Том затормозил у массивной дубовой двери, освещенной фонарем, и мы вылезли из машины. Я поплелась за Алексом, прижимая к себе Джики. По обе стороны двери высились вазоны для цветов, напоминающие дымоходные трубы. Их там было не меньше сорока. Алекс принялся вдруг считать.

— Ты что делаешь? — спросила я, дрожа от холода.

— Старая семейная традиция. Нужно сложить число и месяц своего рождения, отсчитать эту цифру от правой стороны двери, и в этой трубе будет ключ. Так, двадцать три плюс три равно двадцать шесть, так что ключ должен быть… — он наклонился, засунул руку в трубу, — в этой. — С лицом победителя он вынул из трубы большой ключ и направился к двери. — Однажды мне пришлось пережить настоящий шок: я засунул руку в трубу и вытащил огромную жабу. Очень неприятно.

Мы очутились в холле, от одного вида которого у меня перехватило дыхание. В жизни не видела ничего подобного. Буйство красок и просто фантастическое отсутствие порядка потрясли меня до глубины души.

Это был огромный зал со сводами и галереей менестрелей. И зал этот был до отказа забит всевозможными предметами, мебелью и прочим… барахлом. Стены густо увешаны картинами с сюжетами классическими (турки с саблями, овладевающие пленными красавицами; окровавленные фазаны, свисающие вниз головой из чаши с виноградом; влюбленные в эротических позах; греческие боги, заигрывающие со смертными) и современными (гигантские женщины с тремя глазами; флуоресцентные цвета поп-арта, расплывчатые импрессионисты и копия, как я предположила, известной работы Пикассо). Остальное пространство занимали иконы, зеркала, чучела животных в стеклянных витринах, всевозможные религиозные атрибуты, лепные карнизы, осколки колонн, канделябры, погребальные урны, фрагменты витражей и модели аэропланов. Определить цвет стен я не смогла, поскольку их просто не было видно. Окна закрывали шторы яркого изумрудного оттенка.

На полу, выложенном черно-белой плиткой и покрытом персидскими коврами, овечьими шкурами и одной весьма потрепанной тигровой, тоже невозможно было отыскать ни дюйма свободного пространства. Огромная деревянная готическая купель для святой воды стояла в центре помещения, из нее торчали ветки и зеленый тростник. Арфа с порванными струнами и викторианская статуя лошади, явно похищенная с карусели, примостились рядом с роялем, обмотанным блестящей шалью и уставленным фотографиями в рамочках. Многочисленные пустые старомодные сифоны для газированной воды стройными рядами выстроились на антикварных столиках вдоль стен.

Я крепче прижала к себе Джики и двинулась дальше, так и не закрыв рот. Чувство было такое, слово я попала в пещеру Али-бабы (я бы ничуть не удивилась, окажись тут открытый сундук со старинными золотыми дублонами и прочими сокровищами). Или в лавку древностей, владелец которой не в состоянии расстаться хоть с одной из своих вещей.

Я услышала, как Алекс благодарит Тома, и повернулась, чтобы тоже сказать спасибо. Они пялились на меня, растянув рот до ушей.

— В первый раз тута завсегда с ног сшибает. Првыкнешь, дргуша.

И Том, махнув рукой на прощанье, укатил прочь.

За себя я ручаться не стала бы. Чтобы привыкнуть к такому, потребуется уйма времени. Безумие какое-то, а не интерьер. Даже трудно представить остальные комнаты. Я встряхнулась и прокричала вдогонку Тому:

— Счастливого Рождества!

— Скажи Димелзе, что я скоро навещу ее и детей, — крикнул Алекс.

— Господи, Алекс, да тут просто…

— Знаю, знаю. Стоит мне войти в этот дом, как я мигом вспоминаю, что до смерти люблю это место. Ладно, давай-ка поближе к камину. Может, ты еще не заметила, но тут дикий колотун. — Алекс потянул меня к тлеющим поленьям в конце зала.

Вообще-то я заметила. Просто удивительно, что в доме может быть так холодно. Ей-богу, внутри было даже холоднее, чем снаружи, от дыхания к потолку поднимались облачка пара. Я придвинулась к огню, но тепла от него было не больше, чем от спички в морозилке. Я еще раз оглядела зал — здесь явно не хватало батарей. Жалко, что Джесси не купила мне комплект термобелья или хотя бы грелку.

В дальнем конце зала высилась гигантская елка, увешанная, как оказалось, кухонной утварью — всевозможными терками, венчиками, деревянными ложками, между которыми вилась яркая электрическая гирлянда. Под елкой грудились подарки, завернутые в газетную бумагу. Просиженный диван с целой армией вышитых подушек и бархатных накидок стоял перед огромным резным сервантом, уставленным гранеными графинами.

Алекс направился к серванту.

— Рекомендую выпить бренди, чтобы согреться. Наверное, поэтому я и пью так много — рефлекс, выработанный в этом вечном холоде. — Он протянул мне бокал. — Пей скорей и пошли на кухню. Там теплее и наверняка найдется что-нибудь поесть.

Пока мы выбирались из зала, я заметила следы недавнего пребывания тут людей. Миска грецких орехов с щипцами для колки, скорлупки раскиданы под стулом, а рядом — наполовину опорожненная бутылка красного вина. Вязанье со спицами, воткнутыми в клубок ярко-фиолетового мохера, лежало на подлокотнике большого мягкого дивана, обтянутого красным бархатом, из обивки торчали массивные мебельные гвозди. Поднос с чайными принадлежностями, в том числе большим серебряным чайником и тарелкой масла (оно даже не растаяло, так было холодно), криво стоял на серой каминной плите. Переполненная пепельница и тарелка с яблочной и апельсиновой кожурой нелепо возвышались на пустом постаменте.

Я плелась за Алексом по пятам и думала, а не захочет ли он прижать меня в ванной и продолжить то, что мы начали