не так, как мне бы того хотелось. После долгой дороги, не говоря уже об инциденте в туалете, я была вся взъерошена, а после обильных возлияний чувствовала себя помятой и заторможенной. Разумеется, я умылась и причесалась, но этого явно было недостаточно для реабилитации моей внешности.

На платформе толпились встречающие. Холодный ночной воздух то и дело оглашался радостными криками. Люди загружали горы подарков в багажники и разъезжались по домам, где долгожданных дорогих гостей поджидал горячий ужин. Один за другим исчезли все пассажиры, и на платформе остались только мы. Заброшенные, всеми покинутые. Я окончательно пала духом.

— Может, попробуем вызвать такси? — робко предложила я.

— Бесполезно. Сочельник, чтоб ему пусто было, и единственное работающее такси наверняка развозит пьяных гостей из бара «Нора в стене» в отель. В этом чертовом городишке после одиннадцати наливают только в «Норе». Если бы сейчас в город въехала беременная женщина на осле, даже она вряд ли нашла бы себе место в какой-нибудь захудалой булочной, не говоря уж о чертовом хлеве.

Похоже, Алекс успел забыть о своем сентиментальном отношении к Рождеству в родных пенатах.

— Деньги есть? В смысле, мелочь. Попробую позвонить из автомата на углу, — недовольно вздохнул он. — У меня только евро.

Я порылась в карманах, нашла кошелек. У меня начала подрагивать нижняя губа, что неудивительно — когда кто-то злится, я просто становлюсь нюней, ничего не могу с этим поделать. Алекс все больше заводился, и я не знала, как поступить.

В этот момент вдали показался свет фар, я с надеждой подумала, что это Дэйви. Автомобиль-универсал остановился перед нами, из водительского окна выглянуло незнакомое лицо.

— Здрасьте, мои дргуши! Меня Дэйви послал. Залазьте. Рад, что ты притрюхал, Алекс. А вы, видать, миз Хезелтон. Черт меня забодай, чё это у вас в корзинке? Хорек, что ль?

Я представила Джики, который очень кстати состроил самую жалостливую из своих мин, и начала загружать вещи в багажник. Алекс и водитель, явно давние знакомые, вели недоступный мне разговор. Недоступный в основном потому, что касался незнакомых людей, но, кроме этого, я с трудом понимала речь водителя, такой сильный у него был акцент.

Рядом со мной на заднем сиденье спала беременная женщина. Она открыла глаза, улыбнулась, потом быстро закрыла их и пробормотала:

— Алекс, как славно, что ты приехал. Дети будут рады. Они там спят, ангелочки. А вы, наверное, Поппи. Рада с вами познакомиться. Простите, я очень устала…

Я поерзала и обнаружила, что сижу на стопке старых выпусков «Корнуоллского вестника», конской узде и мешке лука. Обернувшись, я увидела двух милейших детишек, которые спали, свернувшись калачиком на мешках.

— Эта прекрасная леди — Димелза, жена Тома. Господи, Том, она же того и гляди родит. Да ты и впрямь считаешь, что женщина должна быть беременна и босонога.

Том ласково улыбнулся, глядя на спящую Димелзу. Он производил впечатление довольного жизнью человека.

— Как зовут малышей? — спросила я, подумав, что они действительно похожи на ангелов.

— Тоби и Ева, и я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Но поверь мне, они смирные только когда спят, — ответил Алекс и опять взялся расспрашивать Тома про Стентонов.

— О, у них все путем. Щас все твои родичи в Труро — обед с епископом, а потом потопают на ночную службу. Твоя матушка все пржвает насчет рждественских игрищ. Они очень рады, что ты приехал в этом году. Грят, нынче все в сборе.

Я выглянула в окно, но увидела только мрак и темень. Миновав указатель на Бодмин, мы повернули в другую сторону и вскоре уже ехали по извилистой проселочной дороге. Джики так дрожал в корзинке, что я сжалилась над ним, выпустила беднягу и сунула его себе за пазуху.

— Повезло мартышке, — пробормотал Алекс.

Я согласно помычала в ответ, радуясь, что в темноте не видно, как я зарделась. Здорово, что прибытие Тома подняло Алексу настроение. Видимо, он не из тех, кто привык сиротой слоняться по вокзалу.

— Ну, как там твой Париж? Ты все еще с той девкой-янки?

— Может, да, а может, нет, — ответил Алекс. — Но Париж по-прежнему прекрасен. — Он оглянулся на меня. — Томас арендует ферму у моего отца. Он тут родился и ни за что не хочет уезжать. Так ведь, Том?

— Ну, не знаю. Дела тут не очень щас. Уржай нынче не задался. Пршлось Мелзе на рботу пойти, только на лето, кнечно, в мурашкино нашествие. В ту шкарную рыбную жральню в Пэдстоу. — Том неодобрительно фыркнул. — А папаша твой, при всем моем увжении, больше зботится об этих старых чрепках, чем о ферме. Но я не жалуюсь. Отсюда я пока не сдвинусь.

— А что это за мурашки? — шепотом спросила я Алекса.

— Муравьи. Это они так туристов называют.

Я тихонько хихикнула. Все это слишком походило на старомодную фарсовую комедию. Джики удобно свернулся у меня на груди, я погладила его по голове. Все мои знания о фермерстве ограничивались тем, что я слышала в «Арчерах»[10], но там бедняги только и делают, что выбираются из очередного кризиса.

— Какая у тебя в этом году роль? — спросил Алекс.

— Глвный жлоб. Отличная роль, даже слова есть. Вы ведь прдете псмотреть? — заволновался Том.

— Как же мы можем пропустить главное культурное событие года! Где будет спектакль? — спросил Алекс.

— В дурдоме, как всегда.

Я кинула на Алекса вопросительный взгляд. Он ткнул на наклейку в машине, гласящую «Проснись с Юным Фермером», и пояснил:

— Молодые фермеры каждый год ставят пьесу. Том у них — главная звезда. Спектакль показывают в театре сумасшедшего дома нашего графства. Обычно это весьма звездное представление, правда, Том?

Том хрипло рассмеялся.

— Уж плучше этих лндонских премьер. Отличная рбота, скжу я вам. Мы начали рптирвать в сентбре, а твоя мамаша неплохо прботала над костюмами. Честно гвря, я еще не до кнца заучил слова, но я пою свою партию овцам. Им нрвится.

— А кто в этом году играет главную женскую роль? — спросил Алекс и оглянулся на меня. — За нее прямо-таки дерутся, видно, потому, что всем до смерти хочется примерить женское платье. Однажды я пригласил на спектакль своего друга из Франции, так он от смеха чуть в штаны не наделал. Пришлось объяснить, что главную мужскую роль всегда играет девушка, а главную женскую — мужчина. Он долго потешался, а потом сказал: «Но это же закономерно, мой дорогой Алекс! Разве ты никогда не слышал об английском пороке?[11] Это все объясняет!» Французы слишком серьезно к себе относятся… Ну да неважно, кто