И я для веры уж негож, когда ко мне она спешит.

Ни по ночам она, ни днем вовек меня не навестит,

А иногда — вот диво в чем — сама, как ночь темна, спешит.

Сжимает меч ее рука, в колчане — жала острых стрел, —

Ко мне она издалека, всю душу взяв до дна, спешит.

Как лепестки увядших роз, от горя пожелтел

Машраб, —

Она с бедой ли — вот вопрос — или любви верна, спешит?

* * *

В саду красоты средь кущей ты блещешь красою стана,

И горлица сердца пуще стенает и стонет рьяно.

Глаза — как палач, суровы, ресницы твои — кинжалы,

Уста — как рубин, пунцовы, цветут, как бутон, румяно.

Ханжа, ты меня не сманишь, не знаешь ты муку сердца, —

Ты в душу едва заглянешь, все сердце — сплошная рана.

И если, тобой терзаем, я в рай без тебя попал бы,

То разве была б мне раем вся в море огня поляна!

И что мне весь мир в разлуке, дурманом меня томящей, —

Нет, лучше смертные муки, чем гибнуть в плену дурмана.

Машраб жил надеждой страстной, а видел в любви лишь муки,

И если умрет несчастный — как жаль, что он умер рано!

* * *

Не подует ветер сладко — розы цвет румян не будет,

Без любви в куропатка петь среди полян не будет.

Соловей в весенних кущах, не пленен прекрасной розой,

Не поет в кустах цветущих — он от страсти пьян не будет.

Лишь любовью опаленный пожелтеет ясным ликом, —

Не сожжен огнем, влюбленный рдеть от крови ран не будет.

Взором жгуче-животворным, лунным ликом не согретый,

Камень, прежде бывший черным, как рубин, багрян не будет.

Лик твой — словно светоч вешний среди тьмы кудрей душистых,

Без тебя мне мрак кромешный светом осиян не будет.

* * *

«Лунный лик без покрывала, — я молил, — яви во мраке», —

«А без туч, — она сказала, — перл любви слиян не будет».[1]

«Не тверди мне то и дело о страданиях разлуки, —

Не поправший дух и тело страстью обуян не будет».

Я сказал ей: «Мое горе до смерти меня сжигает, —

Как же исцелиться хвори, если лекарь ждан не будет?»

Ни к чему, Машраб, кручина, хоть ты и разорван в клочья:

Зерна битого рубина портить тот изъян не будет!

* * *

Огня моих невзгод и мук ни друг, ни брат не стерпят,

А если застенаю вдруг — и супостат не стерпит.

Когда хоть тенью упадет моя печаль на небо,

Взгремит гроза — сам небосвод моих утрат не стерпит.

Когда суть тайн моих сполна поведаю я небу,

Клянусь — ни солнце, ни луна весь этот ад не стерпят.

Когда, не в силах мук стерпеть, влюбленные застонут,

Сам проповедник и мечеть дотла сгорят, не стерпят.

Поведать, в чем моя страда, какая гложет мука, —

Вселенная и в День суда такой разлад не стерпит.

А проповедь читать бы стал я пред людьми в мечети —

Сгорели б все — велик и мал, и стар и млад, — не стерпят.

Усладен слог в стихах твоих, Машраб, — ответ твой ладен, —

Сам Музаффар сей ладный стих, тоской объят, не стерпит.

* * *

Нет, солнца твоего чела никто лучей не стерпит,

И даже сама вера — зла твоих очей не стерпит.

Восславлю строем звучных слов твои уста- рубины —

И ни один диван стихов таких речей не стерпит.

А озорным лукавством глаз блеснет лишь чаровница,

Глупец и умный глянут раз — и взор ничей не стерпит.

А если в райский сад войдет она с такой красою,

То и светящий гладью вод родник-ручей не стерпит.

А жребий, что меня постиг, и в самой малой доле

Никто из всех земных владык и богачей не стерпит.

Падет лишь капля слез моих в глубины океана —

И лучший перл пучин морских ее лучей не стерпит...

* * *

Как много в сердце тайн и боли — все написать о том нельзя,

Сказ о любви и горькой доле поведать и стихом нельзя.

Где розы — там шипы и жала, где ремесло — там труд и пот, —

С любимой хочешь быть — сначала терпи, а напролом — нельзя!

Меня волнение смутило, едва лишь я узрел твой лик,

Но в небе ухватить светило, как руку ни взметнем, нельзя.

Во мне, смирению послушном, твои ресницы — жала стрел, —

Сказать о горе тем бездушным, кто с горем незнаком, нельзя.

Но ты заветного чертога, Машраб, достичь так и не смог:

Хоть сотню лет томись убого — увы, войти в тот дом нельзя!

* * *

Ты ангел или человек, иль гурия — понять нельзя,

Но милостей твоих и нег утратить благодать нельзя.

О, ты немилосердно зла, ты беспощадна, но, увы,

От блеска твоего чела мне сердце оторвать нельзя.

Узрел я солнце — образ твой, и, восхищенный, онемел,

Но с неба солнце взять рукой, увы, как сил ни трать, нельзя.

Твой