Я помолчал и, взглянув Гие в глаза, мрачно добавил:

— Я по этой своей глупости мог случайно тебя убить.

Она в ответ молча покивала, поджимая губы и отвела взгляд от меня. О чём-то снова задумалась, продолжая крутить колбу. В воздухе накапливалась гнетущая тишина.

Я оглянулся вокруг: тени насыщались и вытесняли собой тёплый розово-золотистый солнечный свет.

«Закаты», — обозначил сам себе, поднимаясь с места. Малая нужда потянула меня уединиться, но одолевшие сомнения мешали уйти с полянки.

А могу ли я ей доверять? Чтобы спокойно отлучиться и быть уверенным в сохранности своих вещей. Девушка увидела мои нервные топтания и фыркнула:

— Я буду последней вонючкой, если грабежом отвечу на твою помощь.

Мне послышалась обида в её голосе, на что я только собрался ответить, но она опередила меня, уже улыбаясь:

— Не переживай. Все вы, алхимики, одинаковые — печётесь о своих чемоданах пуще собственных жизней. И неважно, зáмерший это или кто-то иной. Иди уже, вижу, что прижимает.

Она хихикнула, я смущённо покраснел, бочком отходя к выходу с полянки.

Обошёл почти всё дерево, осторожно перелезая через массивные закостенелые корни: здесь участки земли были значительно ýже и соскользнуть в пропасть было гораздо проще.

Выкопав маленькую ямку на клочке мягкой земли и пристроившись по своей нужде, крепко призадумался о том, что узнал про Ахир и проказу, и о вопросе, заданном девушкой.

Действительно ли я хочу взяться за еë изучение? Дело, с которым даже у зáмерших трудности и проблемы. Чем я-то им смогу помочь? Я ведь простой человек, алхимик. И очень начинающий, стоит помнить об этом. Мне бы опыта и знаний набраться, а потом уже притрагиваться к столь опасной заразе. Но если всё же за это браться, то для безопасности нужно обзавестись местом, где я смогу проводить исследования без возможного влияния на окружающее. И тогда да, тогда степенно и аккуратно я смогу её изучать.

С этими мыслями я, сполоснув руки водой из фляги, тем же осторожным путём вернулся на полянку. Девушка заканчивала с переодеванием, облачившись в свежий походный костюм и сбросив кучкой потрёпанную одежду. Я обратил внимание на дорогие материалы: куртка без рукава и укороченные до колена штаны из очень мягкой тёмной кожи, а нательная рубаха из какой-то коричневой ткани, по виду — такой же мягкой. На рукавах вышиты светлой нитью узоры, почти такие же, как на платье девочки-проводницы. Но что больше всего удивляло — это наличие карманов на одежде — их было больше десятка! И это только тех, что я смог разглядеть. Наверняка где-то есть и потайные. Многие говорят, что зáмершие их очень любят.

Как по мне, то её наряд выглядел слишком тёплым и плотным для летних путешествий. Язык зачесался, я спросил об этом.

Она встретила меня короткой улыбкой, продолжая шуршать в своих рюкзаках:

— Нет, не жарко. Это дэсатская кожа, устойчива к температурам. Да и выделка лёгкая, — она поводила плечами, — удобно.

И с расстроенным вздохом отвлеклась от своей поклажи, распрямляясь и упирая руки в бока. Потом резко повернулась и с задором поинтересовалась:

— У тебя, вот совсем случайно, запасной обуви нет?

Я отрицательно качнул головой, отходя к своим вещам и убирая всё, что оставалось на полянке, кроме лампы. Она нам может пригодиться в подступающей ночи.

— Жаль, — Гия хохотнула и вдруг серьёзным тоном добавила: — Я, пока падала, ботинки потеряла. Дурной знак.

— Почему? — изумился я.

— Вылетевший в падении из обуви, считай, что мертвец. Такое поверье… Эх, ладно.

Она вновь вернулась к поискам чего-то, а я как сидел с ошалелым видом, держа в руках книги с кулём, так и оцепенел — насколько же близким к правде стало её высказывание. Тряхнул головой, укладывая книги. Нет, думать о том, как могло бы сложиться — лишнее. Всё идёт своим чередом и складывается им же. Так и вьётся путь человека, я сам себе хмыкнул, так бабка Каша мне ещё в детстве рассказывала.

Победоносное «ага!» со стороны заставило меня вздрогнуть и повернуться. Девушка держала в руке увесистый кожаный мешок, распираемый изнутри чем-то тяжёлым и твёрдым. Она подошла ко мне, протягивая его. Я только вопросительно хлопал глазами.

— Это тебе. Плата за лечение и помощь.

— Что это? — я принял его и охнул от тяжести. Развернул узелки и ещё больше удивился — он весь битком был набит разными монетами. Я разглядел и серебро, и медь, и золото, всё в одной куче. Челюсть свело от возмущения — неправильно это так с материалами обращаться. К тому же такие чувствительные металлы очень разнятся и мешают друг другу, их всегда нужно держать порознь.

Гия прошлась по полянке, попрыгала, давая своим ногам нагрузку. Я хотел заикнуться о том, что ей нужен покой, но передумал. Её состояние чудесным образом перескочило этап длительного заживления. А румянец на её щеках подсказывал, что настойки и без помощи печёночного отвара справились с поддержанием и восполнением кровообращения. И теперь, я полагаю, она полностью готова к новым свершениям. Я улыбнулся — зáмершие это умеют.

Она и без питания, судя по всему, хорошо обходится. Но я понял, что ошибся, когда донеслось нетерпеливое и протяжное:

— Скорей бы Морель вернулась, — девушка продолжала кружить по поляне, попутно приводя её в порядок: остатки травяной лежанки и припарочных листьев оказались сброшены в костёр и съедены свежим раздутым с углей пламенем, а прочие вещи — убраны по рюкзакам.

— Охота идёт к терпеливым, — улыбнулся я ей, на что она согласно поддакнула.

— Да я знаю, но кушать хочется. И запасов почти не осталось, уже всё подъели.

Я предложил ей свой узелок с едой. Она с интересом его развернула, усевшись рядом. Напахнуло грибами, но слабо, ненавязчиво. По-своему даже приятно.

Она отломила кусочек сыра с хлебом и покатала на ладони один ореховый шарик. Закинула в рот и, жуя, с восхищённым «м-м-м» посмотрела на меня:

— Хах фкусно! Фам делал? — я протянул ей флягу с водой.

— Нет. Это моя наставница приготовила на прощание, — я улыбнулся. Она кивнула и словно что-то вспомнила, подскочила, снова закапываясь в свои вещи. Я только удивлённо за ней наблюдал — она в своих действиях как маятник, качается из стороны в сторону, хватая то то, то это. И всё у неё ладно получается: и находит, что ищет; и порядок наводит; и за округой приглядывает.

ЧуднЫе они, эти