— По компасу — в семи километрах на северо-восток. Такой холм, окружённый неровной стеной с группой зданий.

— Найду.

— Тогда, как сможешь, лети. Поговоришь с батей, чтобы перебазировался. Я, конечно, понимаю, вы тут проросли…

— Ну, такая уж наша доля, кочевать, пока не найдём свою землю.

— Кстати, с землёй могу помочь. Если вы реально в фермерство хотите уйти. Но всё последовательно, шаг за шагом. Сворачивайтесь отсюда, переезжайте пока на базу.

— Нам бы документ какой, если спросят, какого шницеля мы там делаем.

— Понял тебя, сейчас выпишу.

— А печать?

Я с готовностью показал ему перстень. Он почти всегда был в скрытом состоянии, но повинуясь моей команде, показался. Его ровная поверхность среди прочего позволяла использовать его как средневековую личную дворянскую печать.

Забравшись в оборудованный сарай, который скоро придётся бросить, жуя гречневую кашу, я написал «распоряжение», которым наделил семью дяди Вани неограниченно жить, пользоваться и распоряжаться всем имуществом на территории военной базы.

С дядей Ваней я договорился о том, чтобы они закупились авиатопливом с хорошим запасом и, хотя база очень подходит для длительного пребывания, всё же были готовы перемещаться дальше.

Поужинав, я распрощался, заплатил их очередное жалование и согласовал дату, когда мы полетим с Фёдором в Бийск и отбыл в деревенский дом с ёлкой.

Несколько минут я просто ходил по нему, освещая себе путь фонариком. Тут прошёл короткий и специфический период моей жизни.

Потом собрал в кучу и погрузил в большую «выварку» (Тайлер так называл половинку бочки из нержавейки), разобранный самогонный аппарат и запас сахара.

Осмотрелся в последний раз. Именно в последний…

Бывает, находясь в квартире, доме, каком-то городе или посёлке посещает ощущение, что ты тут находишься в последний раз. То есть, можно сколько угодно врать себе, что ещё придёшь, приедешь, зайдёшь, посидишь, вот тут поправишь скамейку, как обещал себе, ведро новое повесишь на колодец.

Нет. Не зайдёшь. Имей мужество быть честным с собой. Ты тут в последний раз, голубчик.

И я активировал Шило.

В стойбище Юбы была ночь, Тайлер спал, а Олег бродил как бобёр, который ищет своё бревно.

— Привет, боец.

— Здрав будь, барин!

— Передашь Тайлеру самогонный аппарат?

— Я смотрю, трезвость нам тут не светит?

— А это от вас зависит. Но! У Тайлера есть своя алкомиссия. Пока так. Скажи, ты давно в стойбище, уже знаешь людей?

— Ну, да.

Очагов у нашей юрты было два, один внутри и там сейчас были только угли, слабый дым от которых уходил в дырку в середине конструкции юрты.

При помощи магии и травок Олег избавился от блох, но в юрте всё ещё было не особо уютно.

Второй источник огня на улице, пища готовилась там.

Я осмотрел жилище критически. Где-то в глубине души, я скорее оседлый житель и эта контракция меня интуитивно не устраивала. Тем более, что это за министр, который обитает в юрте? Узнают, засмеют же. И главное, посольство каганата — это особняк, от вида на который радуется глаз. А тут живу как кочевник в набеге. Что-то надо с этим делать, причём сильно не затягивая.

Я укрыл Тайлера одеялом и вышел вслед за Олегом на улицу. Дул ветер, но было терпимо. На небе ни облачка, а вообще, если в Кустовом был вечер, то тут восточнее, тут уже глубокая ночь. Интересно, а какая у Шило дальность прыжка? Полтысячи километров он берёт, но на Луну меня вряд ли отправит. Надо попробовать Москву, тогда и пойму.

Огонь возле юрты был не открытым, а сложены камни, в некое не то, чтобы подобие печи, но по крайней мере конструкции, которая защищала огонь и направляла раскалённый поток воздуха на перекрестье металлических штырей.

Олег, разговаривая со мной, поставил туда закопчённую турку и насыпал кофе, налил воды из большого полупустого кувшина.

— Будете кофе, барин?

— Буду, если ты тоже.

— Сварю обоим. Даже сахара есть пару кусочков.

…

Мы сидели на сложенных в несколько раз старых лошадиных шкурах, образующих очень низкие приспособления для сидения, и смотрели на рассыпанные в небе звёзды. Удивительно, но в этом мире были такие же созвездия, как и в моём, отсюда я узнавал Ориона с его поясом.

— Как ты в целом, Олег? Как настроение?

— А Вам не по хрену, барин, какое у меня настроение, как дела?

— Давай на «ты».

— Мы в разном статусе.

— Моя Нгома, моя студент! — скоморошески сгримасничал я, а он покосился на меня с подозрением.

— Откуда Вы?

— Это был я. Вроде говорил уже, намекал? Не суть. Ситуации бывают разные, и когда ты не был в зависимом положении, то вёл себя как адекватный человек. Ну, сравнительно.

— Я ж каторжанин.

— Это тоже да. И если спросить, за что сидишь, ты расскажешь слезливую историю, в который ты был сущий ангел, незаслуженно подвергшийся наказанию за грехи других и вообще герой без памятника. Поэтому спрашивать не буду, тем более, что досье многих из вас я читал.

— Ну, если Вы настаиваете… Я всё равно буду сбиваться.

— Давай, на людях можешь продолжать вот эту свою манеру про «барина», «Вы» и прочее сиятельство. А один на один — не морочь мне голову.

— Попробую.

— Так вот. Есть тут кто-то, кого можно нанять построить нам тут домик?

— А на кой отличаться от других?

— Ты сейчас озвучиваешь первое правило выживания — «не выделяйся». В данном случае, мы как павлин, должны показать, что лучше других. И потом, как по-твоему, давно тут стойбище?

— В этом месте? Да всегда, наверное, было.

— А раз так, то это место преимущественного пребывания Юбы.

— У него есть три летних стойбища. Он ведь не только великий каган, у него есть стада, его люди их пасут.

— То есть основной доход кагана — это скотоводство?

— Ну, оно тут как, — Олег задумчиво закурил. — Охота даёт шкуры и мясо. Их едят и носят. Если упростить процедуру обработки, выделки. Денег это не даёт. Собственно, в старину они так и жили и в ус не дули, они изготавливали себе всё, что им нужно, то есть буквально все элементы их быта изготовлены ими самим. Ничего не покупается и не продаётся.

— Называется эта история — натуральное хозяйство.

— Ну, может.