Чем мой способ хуже других?

10

В два часа дня я вышел из больницы. У меня болели такие части тела, о существовании которых я даже не подозревал, поэтому шагал я очень медленно и первым делом поймал такси. Водитель оглядел меня и заявил, что главная проблема нашей страны – это шайки вооруженных ножами юнцов, которые околачиваются в ночных клубах. Завершив свой пятнадцатиминутный доклад о молодежной преступности, он сообразил, что так и не узнал, что со мной случилось.

– Я работаю в зоопарке, – сказал я. – Разнимал двух жирафов. Обычно они ведут себя очень спокойно, но во время гона слетают с катушек.

После этого объяснения в салоне настала тишина, длившаяся, пока мы не добрались до улицы Мапу. Я пошел домой и кое-как принял душ. Потом сел в «Вольво» и поехал в полицию – забирать свое заявление.

Кравиц ждал меня у входа. На этот раз мы обошлись без нежных дружеских прикосновений. От гнева подбородок у него подрагивал. Мы молча прошествовали по коридору следственного отдела. Я попал сюда только во второй раз, поэтому с любопытством озирался. В те дни, когда я еще носил синий полицейский мундир, следственный отдел сидел в старом здании на улице Дизенгоф. Окна допросных выходили на соседнее здание, и мы вечно боялись, что какой-нибудь ловкий адвокат снимет там комнату и будет нас подслушивать. Теперь же некто, выложив 40 миллионов шекелей, построил на улице Саламе чудище из бетона и стекла, и блюющие наркоманы могут наблюдать в нем свое отражение.

В кабинете Кравица уже сидели: Барракуда из прокуратуры, на сей раз в темно-синей юбке, старый следователь-марокканец Асулин, которого я знал давным-давно, и еще один, помоложе, похожий на чокнутого айтишника в пестрой футболке. Кравиц никому не дал и рта раскрыть.

– Где кассеты? – с порога рявкнул он на меня.

– Какие кассеты? – спросил я.

Ровно через секунду я понял, о чем он. Кравиц направился было к своему креслу, и Барракуда уже сделала шаг в сторону, пропуская его, но он передумал и остался стоять лицом к лицу со мной.

– Я рассказываю тебе о кассетах, – пролаял он, – а сутки спустя они исчезают из хранилища!

Я оторопел и, в свою очередь, разозлился.

– Ты доставал кассеты из сейфа?

Доступ к хранилищу есть у половины отдела. Я легко представил себе, как они устраивают премьерный показ со мной в главной мужской роли. И, хуже того, с Софи – в главной женской.

Барракуда решила, что пора вмешаться:

– По закону улики нельзя хранить в чьем-то сейфе. Суд должен иметь к ним свободный доступ. – И, поскольку я молчал, ядовито добавила: – Я, конечно, понимаю, почему для вас было так важно, чтобы кассеты исчезли.

В ответ я пробормотал нечто нечленораздельное, из чего при желании можно было выловить такие выражения, как «идиотка несчастная» и «отсосала у Кравица». Курс моих акций среди присутствующих явно скакнул вниз.

– Джош, ты что? – сказал Асулин.

Из чего я заключил, что он не до конца присоединился к силам противника. Айтишник засмеялся, а Кравиц чуть не подпрыгнул от злости.

– Ты вернешь их сюда в течение часа, – взвизгнул он, – или я тебя арестую.

– За что конкретно? – поинтересовался я. – Я их не крал.

– Конечно, крал! Ты единственный, кто о них знал.

– Не считая твоей следственной бригады.

– Значит, ты утверждаешь, что не крал кассеты?

– Именно так.

– Я тебе не верю.

Что-то между нами сломалось. Что-то личное, что касалось только нас двоих. Барракуда продолжала трындеть что-то угрожающее, но я ее не слушал.

– Ты мне не веришь? – спросил я Кравица.

– Нет.

– Я тебе когда-нибудь врал?

– Все когда-нибудь случается в первый раз.

На минуту наступила тишина. Даже молодой айтишник понял, что разговор вышел далеко за рамки проблемы с пропавшими кассетами. Мне хотелось ответить ему какой-нибудь убийственно едкой фразой, но весь мой словарный запас сконцентрировался в одной черной точке, нацеленной Кравицу прямо в грудь.

– Иди на хрен, – сказал я, – вместе со своей полицией.

Я развернулся и вышел из кабинета. Прохромав через коридор, я на пять минут задержался в сверкающем холле, чтобы забрать заявление на нападение русских. Дежурная за стойкой убеждала меня не делать этого, но я молча расписался на бланке, подвинул его к ней и покинул здание. Никто не пытался меня остановить.

Направился я не к машине, а к ресторану «Маргарет Таяр» и занял столик на нависающей над морем веранде. В 1988 году я был одним из 784 «умников», голосовавших на выборах в кнессет за мужа его владелицы – Виктора Таяра. Остальные пять миллионов избирателей, по-видимому, не усмотрели прямой связи между будущим демократии и умением готовить кебаб из тунца с тхиной.

Маргарет, как всегда, сидела у входа в ресторан с пластиковой миской соленой бамии на коленях. Она скользнула по мне взглядом, и вскоре у меня на столике появился холодный лимонад с мятой и каплей арака. Я провел на веранде почти два часа, уставившись на море. За мной охотились громилы Кляйнмана, против меня ополчилась полиция, я искал пропавшую сестру-близнеца, мою любовницу только что взорвали, и я потерял лучшего друга. Идеальное время, чтобы гонять балду.

Когда закатное солнце коснулось поверхности моря, я достал мобильник. Два голосовых сообщения. Первое – от адвоката Генделя. Он приглашал меня к себе в офис, чтобы я получил расчет: «Я сегодня допоздна. Приезжайте, когда вам будет удобно». Второе – от Элы. Она интересовалась, как у меня дела.

Я заплатил за лимонад и поехал к Азриэли-центру. Секретарша Генделя, на лице которой застыло выражение, говорившее «мне не так много платят, чтобы торчать здесь в такой час», без возражений пропустила меня к нему. На вешалке болтался пиджак от Армани, похожий на уснувшего часового, но сам Гендель был бодр и благоухал хорошим парфюмом. Я выглядел бы не хуже, если бы зарабатывал 300 долларов в час.

– Это ужасно! – На протяжении первой минуты нашей встречи он повторил это три раза, имея в виду случившееся с Софи. Я с ним не спорил. Затем он наконец поинтересовался, что у меня с лицом.

– Кляйнман, – выдал я укороченную версию. – Напустил на меня своих псов.

– Вам следовало довольствоваться ролью ее охранника, – невозмутимо прокомментировал Гендель.

Я снова вспомнил Джо из Новой Зеландии. Кажется, только он не знает обо мне и Софи. Надо бы черкнуть ему открытку.

– Мне нужно поговорить с Кляйнманом, – сказал я. – Передайте ему, что я хочу с ним увидеться.

К моему удивлению, он рассмеялся. Не дежурным смешком, а весело