Я проводил ее до машины – красного «Форда-Фокуса» выпуска 2005 года, который внимательно осмотрел, не забыв записать номер. К своему «Вольво» я вернулся крайне довольный собой. Развлечения ради я преследовал ее до улицы Каплан, глядя, как ветер треплет ее пышную прическу. Она могла бы устроить в ней гнездо для волнистых попугайчиков – было бы с кем поговорить. Через пять минут выяснилось, что и за мной следят. Некто на серебристом «Хёндэ-Тусоне». Я продолжал ехать за ней, поглядывая в зеркало заднего вида. Если все это продолжится в том же духе, вскоре мы образуем колонну из двух сотен автомобилей, и телевизионные репортеры будут снимать нас из вертолетов, как в фильме «Конвой». Как сейчас помню, журналист с развевающимися волосами кричит Крису Кристофферсону: «Мистер Резиновый Утенок, какова цель вашей автоколонны?» Кристофферсон смотрит на него из мчащегося грузовика и, держа руки на руле, отвечает: «Цель колонны – продолжать движение».

Круче не бывает.

Я хотел оторваться от «Тусона», но мой «Вольво» не способен оторваться и от лошади с телегой, даже при попутном ветре. Поэтому я свернул на улицу Хельсинки и остановился. Через секунду туда же влетел «Тусон», чуть не вмазавшись мне в бампер. Внутри сидели двое. Я вылез из машины и подошел к ним. Узнал я их сразу. Великан и Громадина-весом-в-центнер, которые охраняли дом Софи в мой первый приезд. Собственно, чего-то в этом роде я и ожидал. Рано или поздно пехотинцы Кляйнмана должны были меня найти. Они уставились на меня, соображая, что предпринять. Через минуту Громадина опустил стекло. Сзади раздался сердитый визг тормозов, и нас обогнул какой-то автомобиль.

– Вы нарочно делали все, чтобы я вас засек? – поинтересовался я. – Или просто ничего не смыслите в слежке?

Громадина едва не вывихнул мозг в попытке найти удачный ответ, но в конце концов, продираясь сквозь свой русский акцент, выдал:

– Ты эту дорогу не купил.

У меня забурчало в животе. Что это было, я не знал, но чувствовал, что внутри меня клокочет какая-то гремучая смесь: нечто похожее наблюдается, если в лабораторную пробирку с щелочью ливануть кислоты.

– Я еду домой, – сообщил я. – Улица Мапу, семнадцать.

– А нам какое дело?

Я оставил эту реплику без внимания:

– Вам стоит выехать пораньше, не то я займу единственное свободное место на парковке.

Они не ответили. Я сел в машину. Ехал я даже медленнее, чем обычно, и все время видел их у себя в зеркале. Я размышлял, беседуют ли они друг с другом по дороге. Может быть, именно в эту минуту Громадина говорил Великану:

– Как ты думаешь, он обрадуется, когда узнает, что мы купили ему компакт-диск с двумя сезонами «Клана Сопрано»?

А Великан отвечал:

– Какая разница? Главное – внимание. А диск всегда можно обменять.

Впрочем, я не исключал, что они как раз проверяют, не запылился ли у них патрон, который должен отправить меня на встречу с покойным дедушкой.

В последние пять лет я использую в качестве оружия «Глок-17». Я люблю «глок» за то, что он позволяет вести стрельбу в любой ситуации: в воде; после того, как вываляешь его в грязи; через стекло; со стволом, по которому протопало стадо слонов… Единственный случай, когда он тебе не поможет, это если ты уйдешь на тренировку в спортзал, а его оставишь в ящике письменного стола у себя в офисе.

Я приехал на улицу Мапу, зарулил на стоянку и задумался: а не рвануть ли мне к своему подвалу? Нет, не выйдет. Они остановили свой «Тусон» посреди улицы, перегородив ее. Внутренний голос нашептывал мне, что лучше всего пробежать дворами в сторону улицы Бен-Йехуда, причем на полной скорости. Внутренний голос – это такой гномик в тирольской шляпе, который сидит в своей хижине в лесной чаще, покуривает трубочку и подсмеивается надо мной. В итоге я направился к ним. Они уже вышли из машины. Оружия при них я не заметил, но Громадина сжимал в руке бейсбольную биту. Я никогда не понимал правил этой игры: то ли надо бить по мячу, то ли бежать к следующей базе? Черт его разберет.

– Вы собираетесь меня избить?

– Господин Кляйнман сказал, что ты не должен был путаться с его женой, – сказал Громадина тоном искреннего сочувствия. – Он говорит, что никогда тебе этого не забудет.

– Передайте ему, чтобы шел лесом.

И тут он меня удивил:

– Господин Кляйнман просил передать, что ему известно твое мнение, будто это он взорвал машину Софи. Но это не так. Он в жизни не причинит ей вреда.

– А ему не все равно, какое у меня мнение?

– Этого я не знаю. Я только повторяю то, что он сказал по телефону.

– Он еще что-нибудь говорил?

– Просил оставить как можно меньше следов.

Они не знают, с кем связались, подумал я. Перенес массу тела на правую ногу, напряг пресс и левой ногой заехал прямо в лицо Громадине. Он принял удар крепко, но отступил на два шага. Это мой конек, твердил я себе, это единственное, в чем я по-настоящему хорош. Я продолжал размышлять об этом, когда бейсбольная бита влетела мне под коленку. У них ушло ровно девяносто секунд, чтобы разобрать меня по запчастям. Потом наступила тьма.

9

И был вечер, и было утро, день первый. Или второй? Не уверен. Первое, что я увидел – это размытое лицо Элы. Она сидела у моей постели и строчила что-то в большой тетради, напоминающей сборник судоку. Пытаясь сфокусировать зрение, я моргнул и понял, что работает у меня только один глаз. Я поднял руку к лицу: второй глаз был закрыт повязкой. Ладно, сказал я себе, все хорошо. Ганнибал, адмирал Нельсон, Моше Даян… Повязка на глазу – это красиво. Может, ко Дню независимости куплю себе одну в цветах национального флага. Я еще раз потрогал повязку: глаз под ней двигался. Ну, хоть не выбили. На сей раз Эла заметила, что я зашевелился.

– Вы очнулись?

– Что вы здесь делаете?

– Я вас нашла.

– Когда?

– Вчера вечером.

– А сейчас у нас?..

– Утро. Вы спали восемь часов.

Одной фантазией меньше. Какая-то часть меня надеялась, что сейчас 2040 год. Это решило бы много моих проблем.

– А что вы делали рядом с моим домом?

– Мне мама звонила. Орала как ненормальная.

– Вы знали, что так и будет.

– Она меня пугала.

– А что она может вам сделать?

– Ничего. Мне ничего от нее не нужно. Я все время повторяю себе это, но толку мало.