В жизни Сонсук хватило бы и двух мужчин, которых она совсем не могла понять и которые стали для нее постоянной головной болью, как внезапно на горизонте появился еще один клубок проблем – Токко. «Глупый медведь», как она его называла, уже месяц работал в магазине в ночные смены. Новость о том, что раньше он был бездомным, безусловно, поражала женщину, вот только своими силами она не могла помочь хозяйке и заменить его. Для магазина Токко оказался жизненно необходим, поэтому возразить ей было нечего.

К счастью, особых неудобств Токко не доставлял и хорошо справлялся со своей работой. Сильного запаха, вопреки ее беспокойствам, от него не исходило, и выглядел он вполне опрятно. На небольшой аванс мужчина арендовал койку в хостеле, купил одежду, постригся и стал совершенно другим человеком. Поэтому госпожа Ём лишь пожимала плечами на ее жалобы. Что ж, прекрасно. В отличие от хозяйки, которая всю жизнь служила воплощением добродетели и бралась за воспитание даже самых нерадивых школьников, у Сонсук был всего один понятный девиз по жизни: «рожденный ползать летать не может». В прошлом она работала в фургончике с едой и повидала немало проблемных людей. К примеру, двадцатилетних сотрудников на подработке, которые сбегали, забрав из кассы наличные, и возвращались из полиции уже с родителями. Шестидесятилетнего старика, что по пьяни крушил все подряд, а протрезвев, просил прощения. Впрочем, как только она его прощала, он вновь крыл ее на чем свет стоит. Поэтому теперь Сонсук больше предпочитала доверять собакам, а не человеку. Ведь ее Йеппи и Ками всегда оставались верны хозяйке.

Она не верила, что бездомный сможет стать человеком, проведя в магазине двадцать ночей, поедая чесночную ветчину и запивая ее напитком из полыни[18]. Разве мог измениться вот этот самый Токко, с его полузакрытыми глазами и неуклюжестью, не прижившийся в обществе и не способный даже толком поприветствовать ни ее, ни клиентов?

К удивлению госпожи О, произошло то, что совершенно не укладывалось в ее голове. Всего за неделю Токко стал вполне себе приличным человеком. За каких-то три дня он освоил все обязанности, а еще через три дня его движения оживились, и, завидя покупателя или Сонсук, мужчина тут же кивал и здоровался. Ей было совершенно неведомо, как человек, который даже взглянуть в глаза другому боялся, так легко приноровился к общественной жизни.

Так Токко стал третьим мужчиной, которого она не могла понять. Но, в отличие от мужа и сына, которые вызывали недоумение тем, что нисколько не менялись и лишь разочаровывали ее, Токко удивлял своим неожиданным преображением. Неужели небольшая помощь госпожи Ём сотворила чудо? Чем же он занимался раньше? Никто не мог дать ответа. Ни госпожа Ём, ни Сихён ничего не знали о его прошлом, а сам мужчина страдал от амнезии из-за своей алкогольной зависимости. Он знал лишь, что его зовут Токко, не ведая, имя это или фамилия.

– Постарайся вспомнить. Ты уже приходишь в норму.

– Н-не знаю. Когда я много думаю… болит голова.

Каждый раз, когда Сонсук заводила этот разговор, Токко закрывал лицо ладонями и отвечал, что не знает. Это не могло не расстраивать женщину. Сомнения у нее вызывало и то, что сам он не слишком стремился узнать свое прошлое. Разве не естественно для человека интересоваться, кем он был раньше: где работал и где его семья? В этом она тоже не понимала его, поэтому решила, что даже после разительных перемен он так и останется глупым медведем. И так как медведь не собака, то доверять ему Сонсук не могла.

Поэтому он быстро стал женщине безразличен. Зато госпожа Ём обращалась с Токко как с младшим братом, да и Сихён с ним поладила. Когда Сонсук при пересменке спрашивала девушку о Токко, та всегда отвечала, что он совершенно нормальный. Говорила, что хоть никто и не знает, как этот человек жил раньше, но он однозначно талантлив.

– Талантлив? Едва ли. Мне от одного разговора с ним плохо.

– Он уже намного меньше запинается. Я где-то слышала, что если долго не разговаривать, то голосовые связки пересыхают. Да и у меня ведь получилось обучить его всему. Поначалу он ничего не понимал, но довольно быстро освоился. Мне в свое время понадобилось на это четыре дня, а ему хватило и пары. И за раз выучил все виды сигарет… У него определенно есть способности к обучению.

– У немецких овчарок они тоже есть.

– Ну, это ведь разные вещи. Еще если присмотреться, то он вполне себе харизматичный. А как страшно Токко смотрит на проблемных покупателей! Мог бы стать владельцем кафе, и это как минимум.

– Да он же наверняка шатался по подворотням со всякими отморозками.

– Я тоже об этом думала. И все-таки он не похож на преступника.

– Ну конечно. Вместо тюрьмы у него Сеульский вокзал.

– Разве бездомный – это сразу преступник? Вы слишком предвзято относитесь к людям.

– А это не так уж плохо, дорогуша. В мире нужно всего опасаться.

Сихён посмотрела на нее с отчаянием, но Сонсук лишь отмахнулась: что в таком возрасте можно знать о жизни? В любом случае и хозяйка, и Сихён уж слишком доверчивы. Сонсук же твердо решила защищать свое рабочее место.

* * *

Она приготовила сыну завтрак и к восьми утра пришла в магазин, застав Токко засыпающим у кассы. Завидев ее, он тут же широко раскрыл глаза и поздоровался, но Сонсук равнодушно направилась в подсобку переодеться. Не обратив внимания на эту холодность, Токко погрузился в дела, пока внезапно жестом, будто отгоняя мух, Сонсук не подозвала его к себе. Он зевнул и приблизился. Стоя возле монитора и проверяя что-то, она спросила:

– Мне нужно знать что-нибудь важное?

– Да ничего… особенного.

– Точно?

– В мире н-нет ничего точного, – почесал затылок Токко.

«Ну и ну. Я что, спрашивала его про мир?» – фыркнула она и оставила кассу в покое.

Хотя смена закончилась, Токко не спешил домой. Он прошелся вдоль полок и тщательно, не торопясь, подравнял все товары. Сонсук не понимала, зачем он это делает. Казалось бы, никто его не просил, но целых полчаса Токко старательно поправлял ряды товаров. Ладно, допустим, только зачем заниматься этим сейчас, если можно пойти домой? Сделал бы все ночью, когда клиентов нет, однако ведь он дождался момента, пока она встанет за кассу. Да и мало того, теперь этот мужчина взял тряпки и пошел на улицу. Протер столики, подмел возле двери, затем уселся на