того или иного модного «зига» или «зага», но и всей работой художника, породившего такой «зиг» или «заг» в истории их искусства. Они соревнуются друг с другом во владении столь ценными для них «мастерами»; а так как коллекционеров больше, чем подобных произведений искусства, то их коммерческая стоимость обречена на повышение. Если одна картина нравится вам больше другой, она более ценна для вас. Это – ее субъективная ценность».

«А объективная ценность?» – спросил я.

«Еще не настало время серьезно говорить об этом. Сначала нам нужно изучить много чего еще. Но сейчас, дорогой Чеслав, мы должны в первую очередь решить, где мы собираемся жить».

Часть II

Воспоминания о Приоре

1922–1930

Слишком много поварят

Приоре-на-Авоне – старинное французское поместье, в котором аристократы и монахи оставили следы своих фантазий, странностей и, порой, мудрого образа жизни. Кроме шато, хозяйственных построек и нескольких небольших зданий, здесь же располагались беседки и оранжереи, сараи для инструментов и фонтаны, мосты, летние домики, а также небольшое романтичное озеро с островком. Одни строения сохранились в хорошем состоянии, другие были на грани разрушения, а от некоторых остались только развалины.

Вновь прибывающим в Приоре нравилось осматривать и изучать эти места. Порой целые группы собирались вместе и, с видом специалистов, разглагольствовали о стиле, возрасте и назначении зданий. В одно из таких посещений небольшая группа «просвещенных дилетантов» обнаружила, что главная балка в одном из старых сараев практически соскользнула со своих опор и грозит обрушить вниз всю крышу. Желая помочь, с наилучшими намерениями они принялись за работу. Двое занялись балкой, еще четверо придерживали на месте опоры, одни тянули, другие толкали, а самый предприимчивый руководил всей операцией. В определенный момент все сделали одновременное усилие. Результат не замедлил проявиться – балка сместилась, и крыша опасно просела.

Жаль, что никто не снимал эту сцену! Она смешила и печалила одновременно. Когда утихли эмоции, вызванные бедствием, и восторжествовал разум, они решили спросить у обитателей Приоре совета, как исправить свой провал. Я, наряду с другими опытными людьми, также был среди консультантов.

Кто-то сказал: «Сначала лучше снять черепицу. Если она упадет во время работы, то может кого-нибудь поранить». Другие возражали: «Забудьте про черепицу. Важнее найти новые балки, прежде чем начать».

«Вовсе нет, – утверждали третьи. – Балки превосходные. Сначала нужно укрыть зерно на случай дождя».

«Я бы переделал всю крышу», – сказал еще кто-то.

«Что? Новую крышу на эту старую лачугу?»

Поскольку Гурджиев в то время отсутствовал в Приоре, целых два дня атмосферу переполняли советы, мнения и возражения.

По возвращении, увидев всех столь озабоченными, Георгий Иванович спросил: «Что здесь происходит?» На месте он осмотрелся и спокойно определил, что нужно сделать. Затем распорядился: «Топор! Молоток! Гвозди! Кирпичи! Раствор!» Назначил всем работу и убедился, что все усвоили, что нужно делать. Затем он стал руководить работой, распоряжения следовали одно за другим: «Раз…, два…, чуть больше, три… держите, теперь закрепите». И крыша, словно повинуясь волшебной палочке, сдвинулась, начала подниматься все выше и выше, и, наконец, встала на место. Закрепленная на опорах, она продолжала исправно служить, пока Гурджиев не продал Приоре.

Пока остальные раздумывали, Гурджиев нашел решение, используя имеющиеся под рукой материалы. Меня поражало, что в подобных ситуациях он всегда использовал для достижения цели то, что было доступно. Однажды, например, несколько человек не могли забить гвоздь из-за отсутствия молотка. Я увидел, как Гурджиев попросил одного из них снять свой рабочий ботинок и, не говоря ни слова, сам заколотил гвоздь каблуком.

В другой раз мы стояли на перроне железнодорожной платформы, и человек из нашей группы случайно уронил свой билет вниз на рельсы. Один предложил отправить вниз своего сына и достать его. Другой – ехать без билета и позже решить этот вопрос с начальником станции. Бесконечные советы и мнения заметались туда и сюда. Пока все это продолжалось, Гурджиев взял свою трость, одолжил другую у попутчика и, взяв их на манер пинцета, достал билет и вернул владельцу.

Кэтрин Менсфилд

К осени 1922 года Приоре уже не мог вместить растущее число его обитателей и иностранных гостей. Ежедневно появлялись новые лица. Среди тех, с кем я пересекался, был и безупречно выглядевший человек, он оказался высокопоставленным представителем одного из посольств, который воспользовался своим отпуском для изучения жизни и методик Института. Другой джентльмен, с которым я обрезал деревья, оказался достаточно богат, чтобы не мелочиться из-за ошибки в 20 000 фунтов в бюджете виллы, которую строил в Ривьере. И здесь же – русский беженец без гроша в кармане, которого Георгий Иванович нашел, когда тот бродяжничал по улицам Парижа, и незамедлительно забрал в Приоре. В прошлом их семьи хорошо знали друг друга, и этот человек действительно очень любил Георгия Ивановича.

Здесь каждый, с кем вы встречались, мог вдохновить на полноценный роман, но никого из нас это не волновало. Все, что касается личной жизни и социального положения, переставало иметь значение, как только пересекались ворота Приоре. В Институте человек был просто человеком – даже, скорее, искателем. Мы старались совершенно не делать субъективных различий между людьми и не беспокоиться о каком-либо социальном положении. Такое отношение определяли общая заинтересованность идеями Георгия Ивановича и уважение к нему, которое мы все испытывали. У всех, богатых или бедных, были одни и те же вопросы; лучшей одеждой для каждого была простая рабочая одежда.

Пока люди приходили и уходили, масштабные проекты – такие, как строительство Учебного Дома и турецкой бани, восстановление разнообразных водоемов в садах, важные работы по текущему обслуживанию – полностью выполняли хорошо организованные группы работников. Принятые в такие команды новички быстро адаптировались.

Некоторые посетители приезжали лишь для того, чтобы встретится с Гурджиевым. Такие люди останавливались всего на несколько дней, но они часто приходили понаблюдать за нашей работой. Они могли часами наблюдать за нами, зная, что физическая работа сопровождается трудными внутренними упражнениями. Главной целью этих упражнений было достижение более восприимчивого состояния осознанности, раскрытие нового, свободного ото всех привязанностей внимания и, что важнее всего, освобождение от автоматических, неосознанных реакций, которые мы называли «отождествлением».

Мы, естественно, старались не отвлекаться на наблюдавших за нами посетителей. Поэтому мы действительно не заметили появления октябрьским днем одной болезненно выглядевшей женщины. И насколько странно было обнаружить, что, когда она ушла, мы заговорили о ней во время перерыва. Все мы ощутили особое качество, которое излучало это грациозное создание. Ничуть не отвлекая нас, она