Шрифт:
Закладка:
Забрать тебя всего. И его — всего. И переваривать спокойно, не торопясь.
Напарник говорит что-то ещё. Пока мы с ним готовимся отступать к последней, четвёртой ступеньке. Почти не слышу. Наверное, ценные сведения. Про исполинский размер, несколько тел, а может, голов. Будто сам не понял насчёт размера. Грязь ползёт по пятам, шутя протягивает щупальца: разыгралась, не прочь обняться…
— Лайл. Ты знаешь, как их уничтожали? Их же уничтожали как-то⁈ Она сказала тебе⁈
Сказала-сказала, я просто думать не могу, внутри, перекрывая дыхание, бесится крыса: нас сейчас заберут-заберут-заберут, полностью заберут, совсем, без остатка, останется только серая, траченная молью шкурка, брось, Лайл… ты разве не этого хотел?
Не этого. Честное слово, я не этого хотел. Только меньше страха и меньше дряни внутри, я же не сумасшедший, чтобы желать отдать себя, всего себя на съедение этой твари, и верещащий неистово грызун кажется родным и милым, пока визжит, чтобы я не отдавал его, не отдавал…
— Выжигали. Их… зельями особыми. Огненной магией. И говорят ещё, можно на время…
Заморозить.
Щупальце потянулось не с пола, где колыхалась бескрайнее вязкое тело. Со стены — и пасс с Печати пришёл автоматически. Чёрная сосулька, улетела вниз, мгновенно поглотилась остальным телом. А к нам потянулось ещё три щупальца — осторожно, вкрадчиво…
Пас заморозки. Четвёртая ступенька. По вискам стекает пот, становится слишком жарко — как бывает, когда выкладываешься в магию. Или когда вот-вот сорвёшься в крик, в вой, начнёшь ногтями цепляться за дверь, колотиться в неё, потому что дверь уже за спиной, подпирает сзади, надёжная и страшная. И мы зажаты, зажаты совсем, под ногами плещется чёрное живое грязевое море, и извивающиеся щупальца пытаются подняться, схватиться за еду, обвить… И я бью и бью с Печати, но получается всё хуже и реже, а малыш тоже выставил вперёд руку — наверное, пытается замедлить воду, которая в этой твари наверняка есть, только вот сколько ты там её замедлишь?
Пойманы. Заперты. Тварь переползает третью ступеньку, растёт и растёт, отвоёвывает оставшиеся нам дюймы. Сейчас она выжрет меня, заберёт меня — и не будет наутро Лайла Гроски, и крысы не будет, и вообще ничего не будет в таком-то случае.
Малыш притискивает к двери, будто стремясь загородить — смешно. Я поворачиваюсь и распластываюсь по двери, распластавшись, прижимаясь всей серой, блохастой шкуркой к холодному дереву. Последние остатки магии с Печати утекают в дверь, которая не поддаётся. Не хочу видеть, как она приближается там, со спины, как прилипает к ступеням, подступает к ногам.
Я делаю последнее, что делают крысы перед нем, как их не станет.
Захожусь в отчаянном визге.
ЯНИСТ ОЛКЕСТ
— Ну, чего ты орёшь.
Задвижка отодвинута, дверь распахнута. И мы с Лайлом пытаемся отдышаться на пороге.
Позади — голодная чернота, вязкая, извивающаяся. А над нами, уперев руки в бока…
— Чего орёшь как дурак, говорю? Ты старого Фурбля пугаешь. Мы тут это, мы погулять вышли, а вы… орёте.
Пушистые помпоны на лиловых тапочках сердито подрагивают. Из-под цветастого халата видны костлявые лодыжки. И лицо завешено седыми патлами, и сердито тычется почти мне в нос суховатый палец.
Лайл Гроски шепчет сорванным голосом. Что-то вроде «Ой, правда, чего ж это мы, подумаешь, нас почти схавала ожившая выгребная яма». И что-то ещё о кристаллах, которые изолируют звук… они треснули, да? Видимо, от последнего импульса холода, и потому он нас услышал, потому он…
— Здравствуй, Хозяюшка.
Чёрная мерзость стремится пролезть в дверь, подсвеченная золотистыми нитями. Подтекает, приоткрывает. А он протягивает ей ладонь. Открытую ладонь. Чистую ладонь без Печати — какой знакомый жест, я видел его много раз…
— Давай, красавица… давай, вот так. Большая какая… а? Они дураки не хотят, а ты… голодная, а? Давай немножко ещё… не хочешь?
Золотые нити касаются ладони — и отдёргиваются, словно обжигаясь. Вязкая, густая чернота торопливо поворачивает вспять. Сползает по ступеням внутрь Страшного Чердака. Подальше от лиловых тапочек.
Лайл уже стоит, но я сижу. Когда на тебя с размаху штормовой волной рушится понимание — бывает не так-то просто подняться.
— Не хочешь, ай-яй… капризная. Ну, иди тогда, иди… туда, спокойно, спокойно…
…так часто видел этот жест на другой ладони. Исчёрканной шрамами.
— Вы — варг.
Старый Найви сердито оборачивается ко мне. Так быстро, что на миг я вижу его глаза. Диковатые, сумасшедшие под набрякшими веками. Они кажутся полуслепыми, оттого что в глубине у них будто тлеют крохотные жгучие солнца. Чуть заметные лучики разбежались по блекло-голубой радужке.
Словно следы от нитей разбухшей, несытой твари там, за спиной.
— А ты дурак. Выдумаешь… тоже.
Отворачивается, рысцой пересекает короткий коридорчик — начинает спускаться на второй этаж. Лайл помогает мне подняться — рука у него влажная, слишком холодная и дрожит. В глазах мечется недавний ужас, я… наверное, выгляжу не лучше.
Но внутри — лишь разрастающееся с холодком осознание.
Как можно было не понять…
Возраст, да. Тому должно быть не менее восьмидесяти, моя невыносимая говорила — может быть и девяносто… Но ведь это же их дар. Или плата за дар. Быстрое созревание, медленное увядание…
— Аэрвен Ауолло.
Спина старика вздрагивает. Он замирает на нижней ступеньке, пока мы стоим на верхней. И как будто хочет обернуться к нам, но боится взглянуть мне в лицо.
— Чего орёшь, а? Приставучий. Прицепился как… феникс.
И трусцой бросается вдоль стен в призрачных отсветах флектуса. Дальше — по коридору с дверями спален. Бормоча быстро-быстро, что он тут… просто гуляет, да. И старый Фурбль видит. А они орут, не хотят, он дверь открыл — так вот прицепились, сил никаких нет.
В три прыжка нагоняю старика и становлюсь перед ним.
— Вы — Великий Наставник варгов. И вы знали, что тут происходит.
Найви тихо шипит, оборачивается было — снова бежать. Но позади маячит Лайл. С бледным видом и странноватой нервной усмешкой.
— Ну, знал.
Голос Аэрвена звучит почти что скучно. Великий Наставник горбится и хмуро зыркает из-под пасм.
— Дурак бы не знал, что она тут. Фурбль старый знает. Скрогги в небе болтают. Шнырки-трещотки знают. Все знают. Она давно тут.
— Вы… вы знали и вы позволяли ей питаться людьми⁈ Вы — Наставник…
— Был Наставник. Ушёл, — Найви стучит по уху, будто вытряхивая