оппонентом в этом споре был Этьен Жоффруа Сент-Илер, который строил свою аргументацию в пользу изменчивости, естественного происхождения и эволюции видов на основе работ еще более великого биолога, умершего за год до этого.2. Ламарк (1744–1829)

Ламарка легко полюбить, ведь в молодости он боролся с нищетой, в зрелости — с общепризнанным Кювье, а в старости — со слепотой и нищетой; кроме того, он оставил после себя теорию причин и методов эволюции, куда более приятную для доброго нрава, чем безжалостный естественный отбор, предложенный любезным Дарвином.

Как и большинство французов, он носил тяжелое вооружение имен: Жан-Батист-Пьер-Антуан де Моне, шевалье де Ламарк. Он был одиннадцатым ребенком у отца-военного, который нашел военные должности для всех своих сыновей, кроме последнего; его он отправил в иезуитский колледж в Амьене с указанием готовиться к священству. Но Жан-Батист… позавидовал братьям в их оружии и конях; он бросил колледж, потратил свое жалованье на старую лошадь и ускакал на войну в Германию. Он доблестно сражался, но его героическая карьера закончилась из-за травмы шеи, бесславно полученной в казарменных играх. Он пошел работать банковским служащим, изучал медицину, познакомился с Руссо, увлекся ботаникой, девять лет занимался растениями и в 1778 году опубликовал книгу «Французская флора» (Flore française). Затем, на исходе своих экономических ресурсов, он согласился стать репетитором сыновей Бюффона, хотя бы ради возможности встретиться с этим стареющим мудрецом. После смерти Бюффона (1788) Ламарк занял скромную должность хранителя гербария в Жарден дю Рой — королевском ботаническом саду в Париже. Вскоре название «королевский» вышло из моды, и по предложению Ламарка сад был переименован в Jardin des Plantes. Поскольку в нем находилась и зоологическая коллекция, Ламарк дал изучению всех живых форм название «биология».

Когда его интерес перекинулся с растений на животных, Ламарк, оставив позвоночных Кювье, взял себе в удел низших бесхребетных животных, для которых он придумал слово invertébrés (беспозвоночные). К 1809 году он пришел к некоторым оригинальным взглядам, которые затем изложил в «Системе животных без вертебра» и в «Философской зоологии». Несмотря на ухудшение зрения, он продолжал учиться и писать, ему помогали старшая дочь и Пьер-Андре Латрейль. В 1815–22 годах он опубликовал свои окончательные классификации и выводы в объемном труде «Естественная история животных без вертебра» (Histoire naturelle des animaux sans vertèbres). После этого он полностью ослеп и практически лишился средств к существованию. Его жизнь была данью его мужеству, а старость — позором для его правительства.

Его «философия», или аргументированное изложение, зоологии началась с созерцания бесконечного и таинственно возникающего разнообразия форм жизни. Каждая особь отличается от всех других, и в пределах любого вида мы можем найти настолько мельчайшую градацию различий, что трудно, а может быть, и несправедливо, отделить вид от его наиболее сходных и родственных соседей по форме и функционированию. Вид, заключил Ламарк (невольно возобновив «концептуализм» Абеляра), — это понятие, абстрактная идея; в действительности существуют только отдельные существа или вещи, а классы, виды или разновидности, в которые мы их группируем, — это всего лишь (хотя и неоценимые) интеллектуальные инструменты для представления о сходных объектах, которые, однако, неисправимо уникальны.

Как возникли эти различные группы или виды растительного или животного мира? Ламарк ответил на этот вопрос двумя «законами»:

Первый закон: У каждого животного, не превысившего срок своего развития, более частое и продолжительное использование какого-либо органа постепенно укрепляет этот орган, развивает и увеличивает его и придает ему силу, пропорциональную продолжительности такого использования; в то время как постоянное отсутствие использования такого органа заметно ослабляет его, вызывает его уменьшение, прогрессивно снижает его способности и заканчивается его исчезновением.

Второй закон: Все, что природа заставила человека приобрести или потерять под влиянием обстоятельств, которым его род может подвергаться в течение долгого времени, и, следовательно, под влиянием преобладающего использования такого-то органа или постоянного отсутствия использования такой-то части, он сохраняет по наследству и передает новым особям, которые происходят от него, при условии, что приобретенные таким образом изменения являются общими для обоих полов или для тех, которые дали начало этим новым особям.13

Первый закон был очевиден: рука кузнеца становится больше и сильнее в результате использования; шея жирафа удлиняется в результате усилий, направленных на достижение более высоких уровней питательных листьев; крот слеп, потому что его подземная жизнь делает глаза бесполезными. В более поздних работах Ламарк разделяет свой первый закон на два взаимодополняющих элемента: условия окружающей среды или вызов, и потребность и желание организма, стимулирующие усилия, направленные на адаптивную реакцию, как, например, приток крови или сока к используемому органу. Здесь Ламарк попытался ответить на сложный вопрос: «Как возникают вариации? Кювье ответил: «Благодаря прямому действию Бога». Дарвин должен был ответить: через «случайные вариации», причина которых неизвестна. Ламарк ответил: «Вариации возникают благодаря потребности, желанию и настойчивым усилиям организма соответствовать условиям окружающей среды». Это объяснение вполне соответствовало настойчивым требованиям современных психологов, которые подчеркивали первоначальное действие воли.

Но второй закон Ламарка встретил тысячу возражений. Некоторые пытались опровергнуть его, указывая на отсутствие наследственного эффекта при обрезании крайней плоти у семитских народов и сжатии ног у китайцев; такие возражения, конечно, не учитывали, что эти операции были внешними увечьями, вовсе не связанными с внутренними потребностями и усилиями. В некоторых других возражениях не учитывалось «длительное время», которое, по общему мнению, требуется для того, чтобы условия окружающей среды вызвали изменения в «расе». С этими оговорками Чарльз Дарвин и Герберт Спенсер признали в качестве фактора эволюции возможность наследования «приобретенных качеств», то есть привычек или органических изменений, развившихся после рождения. Маркс и Энгельс допускали такую наследуемость и полагали, что лучшая среда порождает врожденно лучшего человека, а Советский Союз долгое время делал ламаркианскую систему частью своего определенного вероучения. В 1885 году Август Вейсман нанес удар по теории, заявив, что «зародышевая плазма» (клетки, несущие наследственные признаки) невосприимчива к изменениям в оболочке тела, или сомаплазме, и поэтому не может быть затронута постнатальным опытом; но это утверждение было опровергнуто, когда хромосомы (носители наследственности) были обнаружены как в соматических, так и в зародышевых клетках. Эксперименты в целом неблагоприятно отразились на ламаркистской точке зрения,14 Но в последнее время были получены некоторые доказательства ламаркистской передачи у Paramecium и других простейших.15 Возможно, будут найдены и другие положительные примеры, если эксперименты удастся продолжить на более