Очень любил батюшка слушать дома детские сказки — был у него проигрыватель, пластинок много. Телевизор не смотрел, хотя на 20-летие служения сотрудники Борковского института подарили ему телевизор — маленький, черно-белый, это был конец семидесятых…

«Он и тогда-то телевизор не включал, — вспоминает его духовный сын, — а сейчас бы увидел, плюнул в телевизор и выбросил. И сказал бы: «Мне этот ящик больше никогда не приносите». Новости — да, слушал радио день и ночь, помнишь, был приемник «Океан?»

В церковной сторожке о. Павла несколько лет хранились две таинственные вещи — схима и гроб. Схимническое облачение было аккуратно убрано в чемодан, который лежал под кроватью.

«Да, ему схиму привозили уже, — рассказывают соседи, — знаете, такой наряд для монаха, который совсем отрекся от мира, дал обет полностью посвятить себя Богу. И у о. Павла была такая схима, треугольная, с капюшоном — лет 78 ему тогда было. Толга в то время восстанавливалась, из Толги ему и привезли, кажется, эту схиму. Батюшка всё говорил:

— Вот, схиму хотят на меня одеть.

Но ему-то это не надо было.

— Хотят, — повторял он. — Но на что мне это всё? Богу я и так служу.

Конечно, отец Павел всю жизнь с людьми прожил. И уйти в монастырь, отказаться от всех этих забот о других людях, от того, что тащил всегда этот груз, помогал, кому мог…»

Батюшка так и не принял схиму. Остался до последних дней с людьми — и церковными, и мирскими — с земными житейскими людьми. Приезжает к нему духовный сын из Ярославля на мотоцикле: «Я как рокер прикатил — отец Павел сел сзади меня, говорит:

— Поедем к Овчинникову, у него там какой-то праздник.

От сторожки церковной до Овчинниковых метров 30–35. Дом деревянный, у них там две длинные лавки, стол, человек пятьдесят мужиков сидят, женщины хлопочут, то-се… И мы с отцом Павлом вгоняем мотоцикл во двор с грохотом, я глушу, шлём снимаю, входим в дом. Я позади батюшки, как его телохранитель. Входим, и он объявляет присутствующим:

— Вот приехал на мотоцикле к вам. А это из Ярославля Володька.

Местные смотрят — какой мотоцикл! какой Ярославль! — но точно, видят мотоцикл. Отец Павел любил пошутить — вот мы с Володькой из Ярославля приехали! Тут метров тридцать, а все были поражены — надо же, отец Павел на мотоцикле! Ну, наливай! Дальше не помню. Помню, что мотоцикл остался у Овчинниковых, а мы с отцом Павлом пошли обратно обнявшись, веселыми ногами, в сторожку».

Принять схиму — тут уж не до шуток. Схимническое облачение — знак высокой духовности, а батюшка избегал всего внешнего. Наоборот, всячески чудачил и хулиганствовал. Так что на мотоцикле влететь к Овчинниковым — это да, это в духе о. Павла. Он даже гроб себе заказал — веселый такой гроб получился, «как игрушечка». В этом гробу потом банки с вареньем перевозили, когда батюшка переезжал в Тутаев.

Гроб и смертное облачение батюшка приготовил для себя еще в Верхне-Никульском — позаботился, чтобы в случае необходимости не обременять близких хлопотами.

«Смертное свое облачение отец Павел заказал в 1980-м году, — вспоминает его духовная дочь. — У монахов погребальное одеяние особенное: наличник — лицо покрывать, поручи, епитрахиль… Сделала ему в первый раз наличник маленький — не угодила.

— Это, — говорит, — только нос покрыть.

Пришлось переделывать».

А гроб изготовил для батюшки один хороший мастер — там же, в Верхне-Никульском. Делал не торопясь, от души — «не полгода, что ли» — и гроб получился на заглядение, из древесины самого высокого качества, украшенный со вкусом резьбой, — богатый, уютный гроб — «лежи не хочу». И все понимали, что батюшка не просто уезжает из Верхне-Никульского — он уезжает умирать.

— Вот так и живу, так и юродствую, — говорил отец Павел духовным чадам незадолго до отъезда. — А уж теперь и конец приближается. Надёжа есть: Толя могилу выкопает, отец Евстафий крест поставит. Одеть всё есть во что…

«Пора искать гавань, — рассказывает батюшкин духовный сын. — А для нас, которые ездили к о. Павлу десятилетиями, это было удивительно, что он собирается уехать. Никто не верил. Он мне говорит:

— Володя, вот есть предложение в Толгу поехать. Есть предложение в Ростов в Спасо-Яковлевский монастырь. Есть предложение о. Николая в Тутаев, к брату Сашке.

— Батюшка, наверно, лучше в Тутаев! На левой стороне — родительский дом, все, кто жил в Мологе. Всяко тебя люди не оставят».

Тутаев всегда был для батюшки родным городом — с тех далеких лет, когда вместе с отцом Александром Ивановичем причалили они на плотах с домашним скарбом к левому берегу, вместе с другими мологжанами-переселенцами обустроились на окраинной улице Крупской. Отсюда уводили его в тюрьму, в родной дом он вернулся из лагерей, здесь похоронил на Леонтьевском кладбище отца и мать. Где же еще «искать гавань?» Настоятель Воскресенского собора о. Николай предложил о. Павлу две комнаты в церковной сторожке, и батюшка согласился.

Решение о переезде было подтверждено епархией:

«Священно-архимандрит Павел Груздев, настоятель Троицкого храма села Верхне-Никульского Некоузского района Ярославской области, увольняется за штат согласно прошения по состоянию здоровья и переводится на покой при Воскресенском соборе г. Тутаева с правом служения».

И подпись архиепископа Платона с личной печатью.

Переезд состоялся ясным солнечным днем 29 июня 1992 года. Во дворе Троицкой церкви скопилась груда машин. Помощь с транспортом оказали и Ростов, и Толга, о. Григорий с Рыбинска технику подогнал.

«Эвакуация», как выразился Толя, батюшкин послушник, осуществилась в один день.

«Стали грузить на «Урал» — что там из мебели? —