уже не сомневался в чувствах Риты; по правде сказать, в том душевном состоянии он не усомнился бы в них, даже если бы они вовсе не были такими, какими представлялись ему. Женевьева, будучи женщиной и наблюдая за их беседой со стороны, была убеждена в этом на все сто процентов.

Вот почему, хотя и тщетно, она выказывала беспокойство и неодобрение. В конце концов это занятие ей надоело; она встала и, бросив на Риту весьма выразительный укоризненный взгляд, небрежной походкой удалилась.

Но лишь для того, чтобы почти тотчас же вернуться и сказать:

– Подходим к острову Экс.

Она была весьма довольна тем, что ей удалось-таки нарушить задушевность этой нежной беседы, которую греки, любители мелодичных названий, вероятно, нарекли бы «любовной идиллией».

Шарль и Рита встрепенулись.

– Уже! – воскликнули они в унисон.

Корабль уже поворачивал на другой галс. Их взорам предстал остров Экс. Между группками пассажиров прошелся матрос, который сообщил, что в виде исключения стоянка продлится не менее получаса – поскольку выгрузка товаров займет больше времени, чем обычно. Те из туристов, которые желают сойти на берег, могут это сделать.

– Я знаю остров Экс, – заявила Рита. – Была здесь в прошлом году с родителями, но с удовольствием увижу его снова.

– Что до меня, то я здесь не бывала, – сказала Женевьева, – но если ты думаешь, что за полчаса мы успеем…

– Он совсем маленький. Можно хотя бы бегло его осмотреть. Господин Кристиани здесь также никогда не был… Мсье, вы ведь составите нам компанию?

– Всегда к вашим услугам! – радостно согласился тот, к кому обратились с вопросом.

Ему нравились решимость Риты, сдерживаемая пылкость ее тонкой натуры, темный огонь, горевший в ее глазах, когда она смотрела на него, ее искренность, воля, удивительная глубина мысли, уверенность в своих поступках, их важности и последствиях. Эта девушка была «личностью». Сильной. Умной. Энергичной. Словом, настоящей женщиной; в ней привлекало множество свойств, вплоть до авантюрного духа и женской загадки, которые в ней угадывались. И потом, было еще кое-что, из-за чего его словно магнитом тянуло к этому воплощению красоты и грации: смутное убеждение – быть может, иллюзорное! – что они оба неким таинственным образом происходят из одного и того же сентиментального края, что один и тот же климат определяет их темперамент и что, говоря на одном и том же языке, их души имеют общую родину в Европе любви.

– Пойдемте! – сказала она.

«Боярвиль» разворачивался, подавая вперед, сдавая назад, звоня в колокол, скрежеща цепями. Корабль пришвартовывался. У трапа уже образовалось скопление пассажиров, готовых сойти на берег. Они могли видеть стены фортификационных сооружений и чуть выше, перед укрепленным замком, две парные башни ослепительно-белого цвета: над одной возвышался световой фонарь, над другой – защитный экран из красного стекла. Сходни соединили пароход с оконечностью дамбы.

– Идемте скорее! – продолжала командовать Рита. – Пересечем деревушку и взглянем на поля…

Ускорив шаг, они быстро обогнали основную массу туристов.

Пустынные подъемные мосты. Гауптвахты без солдат. Зеленеющий и тенистый плацдарм в обрамлении прочерченных словно по линейке склонов и откосов. В конце неприметная и безмолвная деревушка, где дышится чистым воздухом, которого уже не встретишь в наши дни.

Женевьева сказала, обращаясь к Шарлю:

– Это ведь именно отсюда, не так ли, Наполеон отбыл на остров Святой Елены?

Молодой историк в нескольких словах уточнил эту трагическую главу имперской эпопеи. Изложил он ее вкратце, стараясь не хвастать своими знаниями. Тема, однако же, представляла для него личный интерес. Не то чтобы он испытывал хотя бы малейшее желание написать о Наполеоне I. Но история императора была связана с историей его предка, капитана каперного судна Сезара Кристиани, родившегося, как и сам Наполеон, в Аяччо и даже в один день с императором, вследствие чего последний всегда покровительствовал Кристиани в память об этом совпадении, казавшемся ему судьбоносным.

О том, чтобы посетить музей Наполеона, устроенный в так называемом доме императора, не могло идти и речи: времени было в обрез. Они удовлетворились тем, что чуть замедлили шаг, проходя перед старинной дверью с ее полуразрушенными ступенями и скромными колоннами, дверью, через которую, так сказать, человек Ватерлоо покинул Францию, чтобы уже никогда в нее не вернуться, по крайней мере – живым.

Снова подъемные мосты или, скорее, просто мосты, которые некогда были снабжены подъемными механизмами… Рвы со стоячей водой. И прямо перед тремя посетителями небольшая, залитая солнцем равнина, справа от которой расположилась живописная бухточка, впереди – волнистые леса, а слева – заросшие травой военные укрепления.

Их взорам открывался почти весь остров.

– Дальше идти нет смысла, – заявила Рита, – время поджимает. А жаль, потому что оттуда, с опушки леса, открывается самый лучший вид на Пертюи д’Антиош, остров Ре, Ла-Рошель и т. д. Но не будем об этом.

– Пора возвращаться в порт, – решила Женевьева. – У нас в запасе всего тринадцать минут.

– Я знаю кратчайший путь. Нужно спуститься по той тропинке, что проходит слева от нас, пройти вдоль берега – и мы на месте. Заодно и на пляж взглянем; он здесь очень милый. В прошлом году я провела тут три дня с родителями, а так хотелось остаться еще недели на две!.. Но папу одолевала скука…

– И он не должен был это скрывать! – оживилась мадам Летурнёр. – Он такой нелюдим!

Рита едва заметно повела бровями, и лицо ее сделалось хмурым. Она шла рядом с Шарлем, локоть к локтю, по узкой желтоватой тропе. Немногие женщины шествовали по дорогам жизни столь грациозной походкой.

Шарль, уже научившийся улавливать любую перемену настроения своей утонченной спутницы, окидывал ее любящим и внимательным взглядом, не осмеливаясь, однако, расспрашивать об этом отце, который был «таким нелюдимом».

Она вскинула голову и весело ему улыбнулась:

– А вон и остров Олерон, видите?

Они прошли под низким сводом и очутились напротив моря.

На горизонте широкая полоса, заканчивающаяся вертикальной чертой маяка, отделяла от ясного неба зеленую водную гладь.

– Вы уверены, что это кратчайший путь? – спросил Шарль, взглянув на часы.

– Давайте-ка поторопимся! – сказала мадам Летурнёр.

Рита ничего не ответила. Она первой шла по извилистой тропинке, змеившейся неподалеку от берега между каменными глыбами, посреди высоких и густых диких трав. Казалось, эта дорожка вычерчивает зигзаги исключительно забавы ради. Вдруг где-то за россыпью холмиков, над которыми виднелись верхушки семафора и двойного маяка, послышалось троекратное завывание «Боярвиля»: сигнал отплытия.

– Ну вот! – проворчала Женевьева. – Так я и знала. Догулялись!

Шарль предположил, что пароход прогудит еще раз, перед тем как выйти в море. «Разве не так заведено?»

Рита молча продолжила свой путь. Ее спутники, идущие гуськом, не могли видеть ее лица.

Когда