поднимаются в небо, где ничего не существует, потому что ничего не видно. Если говорить о Франции, то там сейчас всячески поддерживается мнение, что есть (и всегда была) только одна Синяя угроза – прусская. В Бюже мало кому нравится, что их граница совпадает с надвоздушным морем; еще пара месяцев – и бюжейцы ее оспорят.

Право же, если бы бывший военный министр, вновь ставший простым депутатом, не бравировал перед насмешливым парламентом и не заканчивал все свои речи апострофой Катона[76]: «Сарванов следует уничтожить!», если бы несчастные репатрианты не рассказывали на каждом шагу о своих мучениях, если бы память о Синей угрозе не высмеивалась в сатирических журналах, если бы господин Фюрси[77] не создал бессмертный chanson rosse, жанр едких, злых песен, в которых он не считается ни с чем из того, что достойно уважения, – тогда, возможно, мы могли представить, что это был всего лишь кошмарный сон или хотя бы что люди спятили.

Вот так мы, вертопрахи, и живем. Наше легкомыслие не имеет оправданий. О подъеме воды в наших реках мы думаем, лишь когда случается потоп.

Разумеется, о сарванах мы не забыли, и работа по отражению их новых атак идет. Но в силу того, что нам ничто сейчас не угрожает, иными словами – ввиду отсутствия у нас должного стимула, идет как-то вяло и изо дня в день все в меньших объемах.

Следует отметить и вот что: сарваны, если они вернутся, обнаружат противников благоразумных, но отнюдь не более храбрых, а более покорных и безропотных. Так как не может не вызывать беспокойства тот факт (о нем мы еще не упоминали), что народ стал привыкать к этим исчезновениям, которые казались тем менее странными, чем чаще случались, к этому все более и более привычному бедствию, которое в конечном счете уносило гораздо меньше жизней, нежели микробы, тоже невидимые, но действующие иначе и бесконечно малые по размеру. Меньше жизней, чем бактерии! Меньше жизней, чем страшная война или алкоголизм, эти чрезвычайно смертоносные эпидемии, которые мы вызываем по собственной воле. (Разве не являются они рукотворной чумой и холерой?)

Полагаю, если бы похищения продолжались бесконечно, со временем они бы стали для нас эндемией, присущей бюжейцам или даже всему человечеству, и в итоге люди бы с ней смирились точно так же, как человек привыкает к хроническим заболеваниям.

Подобная косность, подобное трусливое и глухое смирение – вот причина, по которой люди не объединились с гордостью и достоинством, как на то надеялись некоторые фантазеры, в конфедерацию Объединенных Государств Земного Шара, чтобы дать отпор общему – Невидимому – врагу.

В наших глазах, несмотря ни на что, сарваны остались ловцами отдельных людей, тогда как на самом деле они – угроза всему человечеству. Конечно, мы гоним от себя эту невыносимую мысль, но в один далекий день этим существам, которые делят с нами Землю, может вздуматься поработить нас, а то и вовсе истребить, как и мы когда-нибудь, возможно, пожелаем занять дно океанов. Они могут заявиться вновь, высадить массовый десант и приказать нам:

– Делим на двоих!

Делим на двоих? Только на двоих? Это еще скромно. Что мы о них знаем? Эта авантюра позволила нам увидеть всю безграничность неизведанного. После того, что случилось, было бы крайне неразумно и губительно ограничивать неведомый мир одними сарванами, которые, в конце концов, являются лишь самым новым из наших открытий, а вовсе не завершающим этапом научного познания. Делить на двоих? А вдруг делить придется на троих? На четверых? На пятерых? На шестерых?..

Мы знаем океанические глубины не намного лучше, чем высоты атмосферы. Быть может, в Тихом океане, в ложбинах впадины Тускарора, глубина которой составляет 8500 метров, или на самом дне той впадины, что была обнаружена у Каролинских островов и уходит вглубь на 9636 метров, обитают сообщества злобных ракообразных, пока неспособных взбираться на подводные горы, но давно уже мечтающих подняться на поверхность воды.

В один прекрасный вечер – как знать? – из морских пучин может вынырнуть невероятная махина (корабль этот придется назвать воздушным шаром), битком набитая этими монстрами (которые будут подвешены к некоему огромному пузырю, наполненному изготовленным in profundum[78] – как мы изготавливаем водород наших аэростатов – искусственным воздухом) и окутанная шелковой сетью, сплетенной из неизвестных водорослей.

Эти поднявшиеся со дна океана крабы, будущие захватчики наших побережий, будут копиями невидимых пауков, спустившихся к нам в незримом судне. В их водном мире, быть может, полно необычайных диковинок. Я так и вижу, как застыли их странные озера с загадочной жидкостью, более тяжелой, чем ртуть, – так у нас, на дне воздушного океана, спят пруды; а на дне вакуума дремлет воздух, – и я верю, что эти глубинные озера населены будоражащими воображение животными, которых рыбы зовут рыбами.

И не стоит тут возмущаться! О фауне морского дна нашим ученым известно гораздо меньше, нежели о фауне геологических периодов. Вдруг и сейчас еще где-нибудь в сине-зеленых глубинах живут гигантские рептилии мезозойской эры, вдруг Великий морской змей – вовсе не древний плезиозавр? Фактически воздушная бездна и морская пучина – эта гигантская впадина – изучены нами в равной степени недостаточно.

Ни один физик не может утверждать, что земная кора совсем не пропускает некоторые солнечные лучи, темные и холодные, действия которых могло бы хватить для жизни подземных рас, – ведь пробиваются же сквозь надвоздушные материки те теплые и яркие лучи, что оживляют поверхность Земли. Также возможно, что в нашей среде обитают такие организмы, которым и вовсе не нужен солнечный свет для существования. Нетрудно себе представить, как все эти создания сосуществуют, наслаиваясь друг на друга, вокруг одного и того же центра… и ничто не указывает на то, что мир сарванов является самым внешним из всех этих концентрических сфер, – он ведь располагается всего лишь на поверхности первого атмосферного слоя, тогда как есть еще и слой второй. Быть может, на поверхности этого – второго – слоя, между относительным вакуумом и вакуумом абсолютным, есть и вторая невидимая вселенная, верхняя Земля размером с Юпитер…

Таким же образом можно вообразить, что наша планета состоит из нескольких помещенных один в другой (однако изолированных и не имеющих никакого сообщения друг с другом) шаров – с собственными обитателями, животными, растениями… Это походило бы на ад Данте Алигьери, в котором одни круги заключены в других… И разве не напрашивается такая параллель? Глядя на муки наших дней, смягчаемые столь короткими и столь ничтожными радостями, как тут не начнешь сомневаться, что наша жизнь – действительно жизнь? Как тут не