Словом, откурил Абдул-Каддур-паша свой наргиле – уж извините за такое выражение! – и вот уже в старый стамбульский дворец входят его племянники и наследники, рассыпаются по гарему и находят посреди всех этих Фатим и Фарид – кого? – вы уже знаете: мадемуазель Марию-Терезу Летелье, немного бледную и рассматривающую небо через отверстия в мушараби (так ведь, кажется, это произносится?). Рассыпавшись в извинениях и нижайших поклонах, воспитанные на европейский манер, прекрасно говорящие по-французски молодые турки выводят ее из гарема… и кого же встречают на пороге дворца?..

– Неужели Тибюрса?

– Да, ваша светлость, господина Тибюрса. Приехавшего из Ангоры и готового уже отбыть в Марсель, а пока грустно прогуливающегося по кварталам Стамбула и печально созерцающего изразцы, украшавшие фасад!

– Стало быть, – заметил господин д’Аньес, смеясь (он смеялся из-за всякой ерунды), – стало быть, чтобы найти искомое, Тибюрсу пришлось совершить едва ли не кругосветное путешествие! Он выехал в ровно противоположном верному направлении и в итоге добрался до Константинополя, даже не подозревая, что именно там-то и нужно было искать! Несказанная удача! Невероятный Тибюрс!

– Ну, поездил по миру – чего уж там! – снисходительно произнесла мадемуазель д’Аньес.

– Как видите, – заявил инспектор с шутливой серьезностью, – в шерлокизме есть и хорошие стороны!

– Сейчас же телеграфирую в Мирастель!

И герцог д’Аньес направился к своему рабочему столу.

– Как пожелаете, господин д’Аньес; хотя, вероятно, господин Тибюрс уже и сам это сделал… Но только ни слова об Абдул-Каддуре, хорошо? Сам повелитель правоверных заклинает вас об этом через мое посредство!

– Хорошо. Раз уж мадемуазель Летелье никак не пострадала в этом злоключении, мы не станем упоминать об Абдул-Каддуре.

Инспектор завращал большими глазами и проговорил едва слышно:

– Султан, ваша светлость, предлагает пятьсот тысяч франков за молчание.

– Что? Да как он… – возмутился было герцог, но внезапно успокоился. – Пятьсот тысяч?.. Что ж – почему бы и нет! Пострадавшие жители Бюже примут их с благодарностью. А я добавлю к ним еще пятьсот тысяч – для ровного счета. Вот только я сам раздам этот миллион нуждающимся, без комитета по распределению, слышите, Гаран? Так и скажите вашим султанам – как турецкому, так и французскому!

– Вы просто великолепны, господин д’Аньес!

– И это еще не все, Гаран. Что до меня, то я нигде даже не обмолвлюсь об Абдул-Каддуре, но лишь при одном условии: уже завтра правительство должно выйти с инициативой сбора средств на памятник господину Роберу Коллену, который своим умом, смелостью и самопожертвованием подал нам столь прекрасный пример, раскрыв тайну невидимого мира.

– Браво! – воскликнула мадемуазель д’Аньес.

– Вы правы, господин д’Аньес.

Воцарилась тишина.

– И только подумайте, – произнес наконец инспектор взволнованным голосом, – только подумайте: там, наверху, в аэриуме, если что и поддерживало так долго этого бедного господина Робера Коллена, то… лишь золотистые волосы и серое платье… которые, как оказалось, вовсе не принадлежали мадемуазель… о, простите, ваша светлость…

– Серые платья сыграли в этом деле важную роль, – сказала мадемуазель д’Аньес. – Ведь и трактирщица из Вирьё-ле-Пти спутала Марию-Терезу с ее кузиной Сюзанной именно из-за серого платья… Понимаешь, Франсуа?

– Да, теперь мне уже все ясно. В день похищения Мария-Тереза вышла из Мирастеля около десяти утра. Стало быть, в десять ее и похитили сеиды паши. Тем временем Анри и Фабиана Монбардо поднимались на Коломбье, втайне договорившись об увеселительной прогулке с этой бедняжкой Сюзанной. Помните, Гаран, четвертого мая, накануне того злополучного дня, Анри забирал на почте ее письмо?

Сюзанна, стало быть, прибыла из Белле по железной дороге и должна была присоединиться к брату в Доне, куда ходит небольшой местный поезд в 10:15. Они действительно там встретились и продолжили восхождение уже втроем; а трактирщица в Вирьё, которая узнала Анри, женщин видела лишь со спины и слишком уж внимательно не разглядывала. Тем не менее она заметила, что это серое платье было платьем обычным, а не походным. Вполне вероятно, что Сюзанна Монбардо и не намеревалась подниматься так высоко в горы, но когда представилась возможность, такая редкая, прогуляться с родными… Что было дальше, думаю, вы знаете.

– Само собой.

– Разумеется.

И, обернувшись к сестре, господин д’Аньес заключил:

– Тем не менее, Жанна, Тибюрс честно завоевал право на твою руку – как-никак Марию-Терезу он все-таки нашел!

На что мадемуазель Жанна ответила такими словами:

– Он завоевал меня главным образом потому, что очень умело скрывал свое благоразумие!

* * *

В досье господина Летелье четыре телеграфных сообщения, приведенные в настоящей главе, помечены шифрами 1040, 1041, 1042 и 1043.

Документы 1044 и 1045 являются уведомительными письмами, в которых сообщается о двух венчаниях, прошедших (как в романах) в один и тот же день в церкви Сен-Филипп-дю-Руль – герцога д’Аньеса и Марии-Терезы Летелье, Тибюрса и Жанны д’Аньес.

Документ под номером 1046 представляет собой черновик письма, отправленного Максимом Летелье князю Монако.

Бывший морской офицер просит его высочество принять его отставку с должности атташе музея и отказ от участия в океанографических экспедициях на том основании, что теперь, после того как он сам был выловлен, помещен в своего рода аквариум, а позднее использован в качестве приманки или наживки, он испытывает непреодолимое отвращение к тому, чтобы подвергать других тем издевательствам, которым он подвергался у сарванов.

«Я не отрицаю всей важности, которую подобные исследования представляют для человечества, и желаю Вашей светлости достичь самых блестящих успехов в Вашей захватывающей работе, но сам я тем не менее уже не чувствую в себе сил в ней участвовать».

На этом последнем документе досье и следовало бы закончить нашу историю, случившуюся в год 1912 от Рождества Христова, если бы мы (умышленно) не опустили одного донесения, которое по своему номеру стоит в материалах этого дела между протоколом осмотра места исчезновения аэроскафа и письмом Тибюрса, посланным из Ангоры, – донесении, о котором упомянуть все же следует. Этот документ…

Эпилог

Этот документ есть не что иное, как перечень слепков с частей аэроскафа.

Известно, что они были перевезены в Школу искусств и ремесел вместе с фотографиями подвоздушного корабля, ставшего видимым благодаря Арнольдовой краске.

Фактически это все, что осталось от первого налета сарванов на нашу Землю.

Посмотреть на эти экспонаты приходят не часто, а некоторые и вовсе видят в них лишь свидетельство грандиозного мошенничества.

Ужас был так велик, что люди стремятся поскорее его забыть, поверить в то, что он возник без какой-либо причины и уже никогда не повторится. Год 1912-й от Рождества Христова, казалось, тянулся вечно; теперь же, когда он закончился, о нем даже вспоминать никому не хочется. Молитвы верующих снова