в течение пяти недель в постели; но это произошло вовсе не по случаю смерти моей дочери, как они ложно уверяют, так как она умерла только 16 октября 1698 г., следовательно, через год и семь месяцев спустя после их отъезда отсюда. Так как во время своего пребывания некоторые из их свиты стали ездить верхом вокруг города и по всем высотам и не только рассматривать местность при помощи зрительных труб, но и стали рисовать и снимать план города и даже, прохаживаясь по валам и контрэскарпу, пытались измерять глубину рвов, то это меня побудило просить г. Лефорта запретить своим людям такие вольности, так как, будучи сам опытным генералом, он прекрасно знает, что таких вещей не потерпят ни в одной крепости Европы. Он принял это извещение очень благосклонно, извиняясь за происшедшее и обещая запретить это впредь своим плохо осведомленным московитам. Вот как произошел случай, о котором они говорят и на который они так неосновательно жалуются, утверждая, что их держали в таком стеснении, что они не могли выходить из их жилищ, но этого никоим образом не было, так как, напротив, они вполне свободно и толпами ходили по всему городу, заходя во все лавки, мастерские, трактиры и всюду, куда им было угодно, о чем могут засвидетельствовать все жители Риги.

Странно далее, что комиссары царя настаивали, что ввиду присутствия высокой особы его царского величества следовало бы сделать что-либо более того, что было сделано; ведь лицам из состава посольства было под страхом смерти запрещено разглашать, что этот великий государь находится среди них лично, и поэтому и с нашей стороны было основание думать, что его царским величеством было бы дурно принято, если бы мы сделали вид, что знаем о его высоком присутствии у нас. Итак, посольство казалось очень довольным, да и в действительности ему не было оснований на что-либо жаловаться; но, когда, наконец, пришло им время платить за издержки здесь, стало замечаться некоторое недовольство, и это меня побудило пересмотреть и убавить несколько слишком высокие счета их хозяев и свести все по возможности к справедливой цене. И для того чтобы ваше величество могли усмотреть, сколь неосновательно они жалуются, что будто бы для них цена была поднята более чем вдвое против действительной стоимости и что за перевоз через реку Двину с них взяли 80 дукатов, я потребовал от магистрата этого города сделать подробное обозначение, и имеется список состава посольства, которое не было малочисленным, а затем обозначение, сколько каждому из их квартирохозяев было заплачено за помещение, дрова, свечи и за другие вещи в том же роде, и это было им заплачено не по их требованию, а по доброй воле и расположению послов. Я могу затем заявить по совести и по душе, что искал и употреблял все возможные средства, чтобы их удовольствовать, и что старался оказать им всякую вежливость, хотя они теперь все объясняют с недоброжелательством. Конечно, не моя вина в том, что тогда была большая дороговизна и большой недостаток; нужда была в здешних местах всеобщей, и я чувствовал ее последствия наравне с другими. Они еще много жалуются, будто бы их не хотели почтить при отъезде яхтами и хорошими лодками при переправе через реку Двину. Я могу, однако, сказать, что, несмотря на то что здесь подобных судов не находится, я все же отдал приказ перевезти главных лиц посольства на красивой яхте, убранной красным сукном и украшенной королевским флагом, а остальных на двух других яхтах и более чем на 30 больших лодках, какие здесь в употреблении, и все эти лодки были предоставлены к их услугам, не говоря уже о том, что при переезде через реку их почтили 32 выстрелами из пушек»[720].

По-своему рижский генерал-губернатор Дальберг был прав. Он сделал то, что обязан был сделать по существующему договору и по имевшимся прецедентам, и не допускал того, чего обязан был не допускать. Но он действительно не сделал ничего сверх обязательного, тогда как Петр рассчитывал на большее, и отсюда причина недовольства. Он поступал вполне корректно; но прием, оказанный послам и Петру, вышел сухим, холодным и нерадушным. Резонно замечает Устрялов, что всякий другой на его месте «сам предложил бы царю, знаменитому любознательностию, осмотреть королевский замок, ратушу, старинный дворец владетельных епископов, дом шварцгейптеров, повеселил бы высокого гостя, по известной наклонности его, учением солдат, пушечной пальбой, фейерверками и таким образом, заняв любопытство Петра, сократил бы несносное для него время ожидания устройства переправы»[721].

Официально, сухо, подозрительно и неприветливо встретила Петра Западная Европа, и первые впечатления, испытанные им при начальном знакомстве с ней, были неблагоприятны. Он отметил несоответствие между культурным внешним видом и кажущейся правдивостью людей, которых встретил, и грубостью их отношения и жаждой к наживе: «Торговые люди здесь ходят в мантелях, и кажется, что зело правдивые, а с ямщиками нашими, как стали сани продавать, за копейку матерно лаются и клянутся, а продают втрое». Следующий прием, прием в Митаве, должен был эти неблагоприятные впечатления в значительной степени развеять.

IV. Петр в Курляндии

Выехав из Риги 8 апреля, переправившись через Двину и заночевав на ее левом берегу, Петр двинулся в дальнейший путь 9 апреля утром после раннего обеда, миновал мызу Гесп, пересек границу герцогства Курляндского, достиг реки Эккау и, переправившись через нее, остановился на ночлег в мызе, не названной «Юрналом». 10 апреля, выехав из этой мызы утром, он с сопровождавшим его отрядом волонтеров к полудню приблизился к Митаве и, переправившись через реку Аа, расположился в ожидании посольства[722].

Между тем послы в Риге, расставшись с Петром, занимались сборами в путь. 10 апреля было приказано всему составу посольства «с телегами и с лошадьми и всякою рухлядью переправиться за Двину, которые переправились того ж дня; а телеги и коляски искупили в Риге, а подводы (лошади) были псковские, потому что в Риге подвод не дали, а которых малое число и приведено было, и те гораздо худы»[723]. 11 апреля, отпустив нескольких своих дворовых людей в Москву и десятерых состоявших при посольстве псковских казаков во Псков, тронулись в путь и сами послы, причем «Статейный список» посольства в описании переправы их через Двину в общем совпадает с вышеприведенным рассказом Дальберга: «И того ж числа великие и полномочные послы из Риги пошли. Для перевозу через Двину присланы к великим и полномочным послом особые от рижан небольшие суды: одно