Эта трехсторонняя борьба за контроль проявлялась по-разному в различных округах. Трудно обобщать. В Казани АРА удалось установить гладкие рабочие отношения с местными официальными лицами в первые недели миссии. Вот почему Варен был так недоволен, когда непривлекательный товарищ Маскатт вошел в офис АРА в тот ноябрьский день с поручением товарища Эйдука участвовать в борьбе с «параллелизмом» АРА. Варен написал Хаскеллу, что АРА пользуется прекрасным сотрудничеством со стороны местных властей и не нуждается в какой-либо «помощи» со стороны центра, особенно от человека, который ничего не смыслит в работе по оказанию помощи: «Я сказал мистеру Эйдуку, что АРА прекрасно сотрудничает с местными властями и не нуждается в какой-либо «помощи» со стороны центра, особенно от человека, который ничего не знает о работе по оказанию помощи: «Я сказал мистеру По прибытии сюда Маскатт сказал именно то, что я думал о нем и его миссии, другими словами, я прекрасно понимал, что его миссия здесь заключалась не в оказании мне помощи, а в гораздо большей степени в том, чтобы бдительно следить за деятельностью АРА и ее представителей здесь».

Варен сказал ему, что признает только те приказы Эйдука, которые были подписаны Хаскеллом, что вынудило Маскатта отправиться в Москву для прояснения ситуации. Варен написал заранее и спросил Хаскелла, нельзя ли, по крайней мере, убедить Эйдука отправить другого полномочного представителя, но Маскатт вскоре вернулся со своим первоначальным мандатом в целости и сохранности.

Несколько подробностей о товарище Маскатте можно найти в документации АРА. В одном отчете он назван «латышом». Он определенно не был татарином. Использование Вареном прилагательного «маслянистый» в его письме Хаскеллу, вероятно, подразумевало «семитский», и действительно, Чайлдс говорит, что он был «английским евреем».

Что необычно в истории с Казанью, так это то, что после первоначального обращения Варена к Хаскеллу Маскатт, чье пребывание в Казани длилось более года, долгое время был невидим в документации АРА. В большинстве других округов агенты Эйдука доминируют в разделах официальных отчетов и историй «Связи с правительством». Очевидно, отношения АРА с Мухтаровым и Сабировым были настолько гладкими, что Маскатта держали в страхе. Большую часть времени им, по словам Варена, «легко руководили и над ним легко издевались».

Возможно, Маскатту было приказано действовать осторожно, чтобы не создать впечатление, что он посягает на независимость руководства татарских националистов, точно так же, как Кремль пытался быть деликатным в своих отношениях с официальными лицами Татарстана. Только после прихода Сталина к власти в конце 1920-х годов Москва предприняла шаги по подавлению «национал-большевизма» и перешла к прямой русификации татар. Именно тогда Сабиров и Мухтаров вместе с другими «правобуржуазными татарскими националистами», цитируя сталинские обвинения, были арестованы и исключены из партии за «заговор против диктатуры пролетариата».

В апреле 1922 года Варен снова написал Хаскеллу, чтобы пожаловаться на Маскатта, но в первую очередь за то, что тот был «куском дерьма». Он сообщил, что люди АРА имели дело «более или менее» напрямую с местными властями, что не было ни одного вопроса, по которому человек Эйдука оказался бы «хоть сколько-нибудь полезным на земле». Однако само его присутствие делало его досадным. «Если бы это было возможно, я хотел бы попросить вас, полковник, пожалуйста, повлиять на мистера Эйдука, чтобы изменить этого человека. Я бы предпочел мужчину с красными глазами и бешенством, но такого, который мог бы что-то делать, когда ты его попросишь, чем того, кто ничего не может, кроме как говорить».

Но в районе Казани все было не так, как казалось.

ГЛАВА 23. ТОВАРИЩ СКВОРЦОВ

Рекорд Казанской АРА по хорошим отношениям с правительством, возможно, имел какое-то отношение к присутствию в этом районе человека по фамилии Скворцов, одной из самых любопытных фигур в истории АРА.

Его полное имя было Михаил Илларионович Скворцов, и в то время он был одним из ведущих большевиков Татарской Автономной Республики. Во время мировой войны он служил унтер-офицером на фронте, прежде чем был взят в плен и отправлен в Бельгию; после этого его история неясна. Чайлдс описывает его как «молодого, подвижного, с проницательными глазами и почти красивым лицом и, по-видимому, искреннего и преданного последователя доктрин Карла Маркса».

Скворцов и Чайлдс, обоим около тридцати лет, быстро подружились. «Я знал еще нескольких самоотверженных людей», — написал Чайлдс, восхваляя его «острое чувство человечности и преданность, с полной бескорыстностью, идеалам Революции». По словам Скворцова, его преданность марксизму встала между ним и его отцом, православным священником. Именно такой идеализм привлек Чайлдса, который находил общество Скворцова настолько приятным и полезным, что приглашал его с собой в свои поездки в глубь страны «так часто, как только мог отвлекать его от неотложных обязанностей».

Для чиновника большевистской партии было необычно так открыто участвовать в деятельности АРА. В дневнике Чайлдса записан эпизод, который положил конец их отношениям. Они были в городе под названием Елабуга, где путем всенародного голосования выбирали местный комитет АРА. Городское собрание, на котором проходило голосование, проходило в салуне. Когда Скворцов закончил сообщать результаты выборов, «человек со смуглым лицом и некультурной внешностью» встал и начал протестовать против присутствия некоммунистов в комитете. Пока мужчина произносил быстрый поток русских слогов, Чайлдс заметил, что Скворцов «начал нервно постукивать по столу кончиком карандаша», как вдруг он опустил инструмент серией «резких ударов ... поднял руку со значительно властным жестом» и произнес «несколько коротких, но выразительных фраз», которые заставили протестующего замолчать. «Этот инцидент укрепил мое доверие к Скворцову, и я решил, что всякий раз, когда мне представится возможность снова отправиться в кантоны, я обращусь к правительству со специальной просьбой о его услугах, чтобы он мог сопровождать меня в качестве представителя правительства».

Скворцов приступил к выполнению обязанностей на неполный рабочий день, мало чем отличающихся от обязанностей полномочных представителей Эйдука, хотя не похоже, что его когда-либо назначали таким образом, по крайней мере открыто. Но ввиду последующих событий и общей невиновности Чайлдса в подобных вопросах, представляется вероятным, что за причастностью товарища Скворцова к АРА было нечто большее, чем казалось Чайлдсу на первый взгляд. В мемуарах, написанных несколько десятилетий спустя, когда Чайлдс стремился компенсировать свою прежнюю наивность, он объяснил, что Скворцов был прикреплен к АРА из-за подозрений, «пока правительство не прониклось к нам доверием». Но во время миссии он даже не намекнул на это. В мае 1922 года, после семи месяцев совместной работы со Скворцовым над операциями АРА, он охарактеризовал его как «моего очень теплого друга».

Учитывая все неприятности, которые этот человек должен был причинить АРА в ближайшие месяцы, странно, что в объемистых трудах Чайлдса нет