Прибытие товарища Маскатта и ему подобных во все округа стало результатом решения советских лидеров в Москве о том, что они не могут позволить себе перекладывать на местных чиновников работу по связям правительства с АРА. Вместо этого они создали систему связи под руководством Эйдука в Москве, который назначал подчиненных в отдельные районы АРА, которые, в свою очередь, распределяли своих агентов по подрайонам, образуя очень грубо пирамидальную структуру.

Как и в случае с Эйдуком в центре, официальным титулом, присвоенным этим людям, было «полномочный представитель РСФСР при всех иностранных организациях по оказанию помощи», но АРА была далеко не их главной обязанностью. Американские сменщики стали называть их «представителями правительства», под которыми они подразумевали центральное правительство в Москве в отличие от местных советских органов власти. Предполагаемая роль этих «связных» заключалась в том, чтобы упростить работу АРА, действуя в качестве ее агента во всех отношениях с различными правительственными ведомствами. Вместо того, чтобы выявлять правительственные учреждения и должностных лиц и вести переговоры с ними, большинство из которых не привыкли работать с иностранцами, АРА могло передавать все свои запросы, жалобы, предложения и так далее полномочному представителю, который взял бы на себя управление. В истории Симбирской АРА говорится, что у них была «привычная роль политического комиссара. «Обычный смысл существования комиссара — подозрительность. Несомненно, также была цель установить над АРА обычный «невидимый», но эффективный контроль комиссара».

Естественно, Эйдук привлек в свою команду в значительной степени сотрудников ЧК. И это столь же естественно означало, что среди них было очень много нерусских. Глава-основатель ЧК Феликс Дзержинский был поляком; многие из его подчиненных в высших чинах ЧК были нерусскими, и среди них удивительно большое число составляли латыши, Эке Эйдук, бывшие жители прибалтийской провинции Латвия, которая в результате революции получила независимость от Российской империи. Согласно одному источнику, три четверти двухтысячного персонала центральной ЧК были латышами. В этом есть определенная ирония: до революции прибалтийские немцы — класс землевладельцев и политическая элита в провинциях Латвии, Литвы и Эстонии — играли непропорционально большую роль в полицейском управлении царской России.

Эти латыши из ЧК достигли своего выдающегося положения и численного превосходства благодаря службе в необычном военном корпусе, сформированном во время мировой войны. В 1915 году, когда немецкая армия продвигалась в прибалтийские провинции, царское правительство предприняло экстраординарный шаг, разрешив формирование латышских полков легкой пехоты, единственных подобных доморощенных воинских частей в Прибалтике. Эти так называемые латышские стрелки, находившиеся под командованием своих собственных офицеров, оказали важное влияние на рост латвийской национальной идентичности. К 1917 году они состояли из восьми регулярных полков — тридцати восьми тысяч солдат и тысячи офицеров — и резервного полка численностью в десять тысяч человек.

Большинство стрелков были рабочими и крестьянами, что добавляло классовый элемент к их презрению к баронам прибалтийской Германии. Они также не слишком любили российское верховное командование, которое привело их на бойню в битве на Рижском фронте. После падения Николая II в марте 1917 года они сформировали свой собственный совет и, восприимчивые к большевистской пропаганде, выступили против Временного правительства. После падения Риги немцами в августе латышские полки отступили в неоккупированную Латвию, а затем в Россию. После прихода большевиков к власти в ноябре Ленин ввел латышские подразделения в Петроград, чтобы они действовали как своего рода преторианская гвардия в штаб-квартире большевиков в Смольном, а позже, когда советское правительство переехало в Москву в марте 1918 года, в Кремле.

В то время широко распространялось мнение, что лояльность латышских полков правительству Ленина была обеспечена предоставлением или обещанием крупных сумм денег. Как бы то ни было, они оказали неоценимую услугу большевикам в тот неопределенный период между Октябрьской революцией и формированием летом 1918 года Красной Армии, ядром которой они были. В апреле их призвали уничтожить оплоты анархистов в Москве, а в июле они сыграли важную роль в подавлении восстаний, организованных левыми социалистами-революционерами в столице и правыми социалистами-революционерами в Ярославле, на севере.

Во время Гражданской войны они сражались в рядах Красной Армии в решающих сражениях на Волге, Урале, на южном фронте и при обороне Петрограда. В августе 1918 года Пятый Латышский пехотный полк стал первой воинской частью, получившей орден Красного Знамени за оборону города Казани. Латыши сражались героически, и они были известны как дисциплинированные и упорные, даже свирепые бойцы. Уолтер Дюранти назвал их «преданными как сталь и чертовски крепкими».

Эйдук служил у них пулеметчиком, именно так он приобрел репутацию жестокого человека, добившись особой известности за то, что собственноручно расстреливал царских офицеров. Фишер говорит, что во время патрулирования железной дороги Рига-Москва отряд Эйдука был настигнут силами белой кавалерии, он был тяжело ранен и оставлен умирать. Это был не единственный его шанс.

Американец по имени Роджер Э. Симмонс, уполномоченный Министерства торговли по торговле в России в 1917-18 годах, близко рассмотрел Эйдука и оставил интересный отчет в своих показаниях во время слушаний сенатского подкомитета по «большевистской пропаганде» в феврале-марте 1919 года. Сенаторы из комитета были явно заинтригованы известностью латышей в большевистской полиции и этим персонажем Эйдуком.

Весной 1918 года Симмонс обследовал леса вокруг Вологды, города примерно в 350 милях к северу от Москвы, на пересечении Транссибирской и Архангельско-Московской железнодорожных линий. В то время посольства и дипломатические миссии союзников располагались в Вологде, они недавно переехали туда из Петрограда вместо того, чтобы последовать за советским правительством в его переводе в Москву. Симмонс заболел пневмонией и был оставлен в июле, когда военная ситуация стала угрожающей, сотрудники американского посольства эвакуировались из Вологды, либо сумев выехать из России через Архангельск с американским послом, либо отправившись в Москву.

Теперь выздоровевший и стремящийся выбраться из Вологды, Симмонс обратился к ответственному сотруднику ЧК Эйдуку, которого он описывает как «латышского еврея, человека очень вспыльчивого характера, и, благодаря его опыту участия в восстании в Ярославле [1], где протест против большевистского режима стал довольно грозным, у него была репутация самого грубого и кровожадного большевистского лидера революции».

Эйдуку не понравился тот факт, что паспорт Симмонса был выдан американским посольством в Петрограде. Ситуация была серьезной. В конце концов, у Эйдука была репутация человека, принимающего крайние меры, несоразмерные очевидному «преступлению». Но именно в этот день Симмонсу повезло: Эйдук решил заключить его в тюрьму и отправить под охраной в Москву для суда.

Пока они обсуждали детали в конторе железнодорожного вагона «Эйдук», вошли два кронштадтских матроса. Они представляли около четырехсот моряков, которые направлялись к побережью Белого моря, но теперь отказались идти дальше, если им не дадут больший паек хлеба — то есть больше, чем их нынешние 1,25 фунта. в день. Эйдук высокомерно отмахнулся от них,