Шрифт:
Закладка:
Когда остальные из четырехсот узнали, что произошло, они пришли в ярость, изрешетив железнодорожный вагон Эйдука пулями, «так что он был похож на консервную банку, в которую стреляли сто раз, и я говорю вам, что их действия были быстрыми». Эйдук, возможно, был предупрежден, потому что в тот момент его не было в машине. Он вызвал роту латышских войск для подавления мятежа.
Истории о подвигах Эйдука в гражданской войне распространялись в штаб-квартире АРА, вероятно, при его поддержке. Его внешность послужила подтверждающим доказательством. Хаскелл описал его как «квадратноголового латыша с одним из самых грубых лиц, которые я когда-либо видел».
Широко распространено мнение, что непропорционально большое количество латышей в ЧК основано на этническом антагонизме. Маккензи из Chicago Daily News писал в 1922 году: «Между латышами и русскими давно существует жестокая ненависть... Латыши имеют репутацию жестких и неумолимых людей». Он проследил эту ситуацию до первых лет века, во время аграрных восстаний в Латвии, когда царская полиция жестоко обращалась с местными крестьянами. Со своей стороны, русские, как говорили, смотрели на латышей свысока из-за их бескультурья, симптомом чего считалось их слабое владение русским языком. Какова бы ни была причина, к моменту появления АРА в сознании россиян латышский язык ассоциировался с некоторыми из худших эксцессов большевистского правления.
Все эти экстраординарные меры Чрезвычайной комиссии могли быть оправданы в экстраординарные времена: в конце концов, происходила великая революция. Но когда Гражданская война подошла к концу и начался отход к ограниченной рыночной экономике, Ленин и некоторые другие советские лидеры с ясной головой увидели, что для того, чтобы реформы сработали, необходимо ограничить деятельность политической полиции. Уже тогда, когда АРА прибыла в конце лета 1921 года, в воздухе витали разговоры о предстоящей реформе тайной полиции. Было слышно, как сам Дзержинский говорил, что ЧК вот-вот будет «Разделена на Шотландию». К февралю 1922 года вступили в силу новые законы, гарантирующие каждому арестованному право на письменное заявление о его предполагаемых преступлениях в течение двух недель после ареста и право на судебное разбирательство в течение двух месяцев.
Большой шаг был сделан 6 февраля 1922 года, когда ВЧК была формально упразднена и заменена Государственным политическим управлением при Народном комиссариате внутренних дел. Он стал известен по русскому произношению своих инициалов, GPU — «Джей-Пи-Ю» — или, чтобы обозначить его «всероссийский» размах, ОГПУ.
Новый порядок лишил, с юридической точки зрения, большую часть независимости ЧК, прочно передав полицейские органы в руки государства. ГПУ, в отличие от своего предшественника, не имела судебной власти, а новые декреты о НЭПе создали формально независимую судебную систему для обеспечения соблюдения новых правовых и уголовных кодексов.
В то время большинство россиян отвергали изменения и утверждали, что новые законы существовали только на бумаге, предназначенные в основном для иностранной аудитории, и что ГПУ на самом деле было ЧК с новым названием. Разве, в конце концов, она не занимала те же помещения и не нанимала тех же людей? Название «Чека» сохранилось в просторечии задолго до его официального упадка. По словам Маккензи, «Редко кто посещал вечеринку, на которой не было бы кого-нибудь из недавно освобожденных из тюрьмы Че-ка. «Я не должен засиживаться допоздна, иначе моя жена подумает, что меня забрала Чека» — обычная отговорка, когда мужчина рано уходил».
Американцы из АРА не стали бы оставаться в Советской России достаточно долго, чтобы привыкнуть к инициалам ГПУ , которые большинство из них в любом случае отвергало как нечто большее, чем смену фирменного бланка. Кроме того, в слове «Чека» был настоящий укус, в отличие от деликатного «ГПУ». Не ясно, понимали ли более чем несколько иностранцев, что этот термин означает «Чрезвычайная комиссия». Они, конечно, нашли разные способы написания этого слова: Чекка, Чечка,ЧК, ЧЕКА, Че-Ка. Английский писатель Филип Гиббс написал это «Чека» и предположил, что «каждая буква этого страшного слова образует инициал полного русского названия этой организации». Это прилагательное «устрашающий» было хорошо использовано в данном контексте.
Многие американские работники по оказанию помощи, вероятно, следуя примеру местных жителей, использовали это слово для обозначения человека или тюрьмы. Например, «Эйдук» называли «большой чекой»; Том Барринджер написал после арестов некоторых своих сотрудников АРА в Екатеринославе, что он «ходил повсюду, пытаясь вытащить их из страшной чеки».
Американцам не потребовалось много времени, чтобы распознать то, что Чайлдс назвал «психологическим наследием страха», оставленным ЧК, которая «выносит свои решения и исполняет свои указы с быстротой и ненавязчивостью Ку-клукс-клана». Когда кто-то говорит о Чеке, голос понижается, а тона слогов приглушаются». Когда его первый переводчик, бывший белый офицер по фамилии Антонов, служивший в британских и американских силах интервенции в Архангельске, получил известие о его аресте, Чайлдс спросил его, что он собирается с этим делать. Что с этим делать? «Это Чрезвычайная комиссия, сэр, и тут действительно ничего нельзя поделать. Я должен идти».
Хорошо известная способность ЧК преодолевать бюрократическую волокиту все еще оставалась в значительной степени неизменной осенью 1921 года, и американцы узнали, что они могут использовать ее для продвижения своих усилий по оказанию помощи. Во время своей остановки в Москве в сентябре Чайлдс наблюдал, как чекист по фамилии Бубликов — «который, как мне сказали, латыш» — заказывал по телефону первоклассный вагон-кулинарию для вечеринки АРА, его голос звучал как «стук пулемета» и не оставлял сомнений в том, что его приказ будет выполнен.
Весной 1922 года, в критический момент доставки американской кукурузы в сельскую местность, в результате весеннего наводнения был поврежден ветка пути между Казанским железнодорожным вокзалом и пристанью. АРА обратилось к народному комиссару транспорта провинции с настоятельной просьбой отремонтировать ответвление. Когда американцам сказали, что это займет неделю, они обратились к начальнику местной ЧК товарищу Шварцу, которого некоторые называли латышом, который позвонил комиссару транспорта и приказал ему произвести необходимый ремонт в течение сорока восьми часов. Комиссар, очевидно, воспротивился этому, поскольку товарищ Шварц сказал в телефонную трубку: «Я говорю вам, что если это не будет сделано, вы будете арестованы как враг государства и расстреляны за саботаж». Затем комиссар сослался на нехватку людей, и Шварц пообещал ему двести человек. В течение тридцати шести часов первый эшелон пересек отрог.
Людям из АРА было трудно определить, сколько среди них было настоящих латышей. Они потратили немало умственной энергии, пытаясь разобраться в псевдониме, чтобы определить, был ли тот или иной большевик латышом или евреем, а возможно, и тем
