ней поражает, насколько осторожно ему приходилось действовать, когда речь шла о его романтической жизни, и в то же время насколько открыто и охотно он признавался ей в своих самых радикальных политических убеждениях. Кажется, все должно было быть наоборот, особенно для будущего международного авторитета Казановы и будущего посла США. Но Чайлдс знал, что представление себя перед матерью политическим иконоборцем не только не шокирует ее, чего он открыто опасался, но и заслужит ее одобрение, которого он желал больше всего на свете. В конце концов, нонконформизм был присущ нашей семье.

Чайлдс вырос в семье из Вирджинии, погруженной в вызывающую политику Конфедерации. Его отец был посланником генерала Ли, и идея Проигранного дела неизгладимо отразилась на юных Ривзах. Позже он вспоминал, что отец просил его делать в жизни только одно: никогда не голосовать за республиканцев. Отец Чайлдс мог простить Северу войну, даже простить свое собственное лишение гражданских прав после того, как смолкли орудия. Но он никогда не мог простить тот факт, что Ли умер, не восстановив своего гражданства. «Именно в этой атмосфере я воспитывался с момента моего рождения в 1893 году. Было сложение оружия, но горечь осталась». До Первой мировой войны он видел только развевающийся флаг Конфедерации. Четвертого июля местные предприятия могли закрываться, но праздничного настроения не было.

В каждом из своих мемуаров Чайлдс утверждает, что расовые отношения не были причиной разделения между Севером и Югом. Но приводимые им примеры расовой терпимости южан относятся исключительно к членам его собственной семьи и подчеркивают их исключительный характер. Он гордится тем фактом, что его мать стала первой белой учительницей негров в Линчбурге, несмотря на предупреждения друзей о том, что в результате пострадает ее репутация. Он вспоминает свою ошеломленную реакцию в тот день, когда его отец приподнял кепку перед негром, которого они встретили на улице.

Здесь, похоже, кроются корни упрямства Ребенка в политических вопросах и его демонстративной защиты этнических меньшинств. Он всегда был настороже в поисках подозрительных стереотипов, будь то о Старом Доминионе или большевистской России, и он принес свой конфедеративный дух с собой в долину Волги.

В письме своей матери из Казани, датированном 8 декабря 1921 года, после трех месяцев, проведенных в Красной России, он писал:

Как вы знаете, я никогда не был экстремистом в своем отношении к российскому правительству, и я думаю, что толерантные взгляды, которые я вам высказал, были в определенной степени оправданы. Я бы никогда не сказал, что это лучшее из всех возможных правительств, но я скажу, что я верю, что сегодня у правящего класса России более искреннее желание служить народу, чем в Америке.

В некотором смысле я больше верю в то, что истинные принципы демократии будут утверждены в России, чем в то, что они будут сохранены в Америке…

Теперь лично я считаю, что капитализм лежит в основе зла, и я думаю, что Вильсон понимал это и делал все возможное, чтобы приучить Америку к неизбежным изменениям, которые должны произойти в нашем принципе правления.

В Соединенных Штатах правительство находилось в руках престарелых политиков, за редкими исключениями вроде Герберта Гувера. В России молодежь была в движении, строя новый мир. Для Чайлдса, чей отец потерял все свое состояние в результате банкротства банка и который вырос «на грани бедности», скромное происхождение и ограниченный опыт советских лидеров были свидетельством их чистоты и хорошим предзнаменованием их успеха.

После года работы в России — более чем достаточного времени, чтобы взбесить самого ярого американского поклонника советского эксперимента, — он не был разочарован: «Если ничто не помешает программе практического социализма, которую сегодня разрабатывает Россия, я верю, что ее восстановление будет гораздо более ускоренным, чем у многих других европейских стран». Он предложил своей матери почитать «Новые миры вместо старых» Герберта Уэллса, и если это не убедит вас в эффективности и желательности социалистической программы, тогда я сдаюсь. Проблема в том, что в Америке так много истерии по поводу социализма, что трудно отделить уродливый оттенок, который это слово приобрело для среднего гражданина, от того, что оно означает на самом деле. Вы когда-нибудь задумывались о том, что на самом деле означает это слово? Предположим, вы посмотрели его в хорошем словаре. Я никогда этого не делал, но я думаю, вы обнаружите, что это слово будет определяться примерно следующим образом: все, что способствует общему благосостоянию, что способствует большему благу большего числа людей.

Сам Авраам Линкольн был «великим социалистом», который подчеркивал необходимость сохранения правительства «народа, посредством народа и для народа», то есть правительства, не отвечающего интересам какого-либо определенного класса. То, что большевики провозглашали свое правление «диктатурой пролетариата», не беспокоило Чайлдса, который считал это необходимым исправлением многовекового господства богатых. По его мнению, важно, чтобы Запад подошел к большевистскому правительству непредвзято, проявив уважение к идеалам его молодых лидеров, таких как Мухтаров и Сабиров. Это привело бы к подлинному взаимопониманию и улучшению мира. Доказательством тому стал успех казанского АРА в отношениях с местными властями.

Трудно поверить, что Чайлдс мог так откровенно говорить о своем салонном социализме со своей невестой Джорджиной, овдовевшей русской аристократкой, чей муж пал от рук красных во время Гражданской войны. Мы не получаем никаких указаний из их переписки во время ухаживания между Петроградом и Казанью весной 1922 года, которая посвящена взаимным выражениям привязанности и ожидания. Однако в своем последнем письме матери из Казани, датированном 20 декабря 1922 года, он написал: «Уезжая отсюда, Джорджи говорит, что я уезжаю большим большевиком, чем когда-либо. Это не совсем верно, поскольку я никогда не называл себя коммунистом или кем-либо иным, кроме социалиста английских фабианцев. Но я никогда не отступал от своего социализма, и после этого опыта в России вряд ли когда-нибудь отступлю».

Конечно, он должен был сдерживать себя в присутствии своей аристократичной тещи, которая, по-видимому, была ярой антибольшевичкой. Ему тоже нужно было одобрение от нее, но другого рода.

ГЛАВА 22. ТОВАРИЩ ЭЙДУК

Почти идиллическое состояние отношений с властями в Казанском округе было поставлено под сомнение однажды в ноябре 1921 года тем, что Варен назвал «неприятным происшествием». Из Москвы прибыл человек, называющий себя «полномочным представителем» центрального правительства и имеющий инструкции оказывать помощь АРА во всех аспектах ее деятельности. Это был товарищ Маскатт, чья внешность и подозрительный «мандат» не сразу завоевали ему друзей в штаб-квартире АРА. Варен отправил срочное письмо Хаскеллу в Москву о нежеланном постороннем: «Совершенно независимо от моего личного чувства отвращения, когда я вижу этого человека, его маслянистую физиономию и ухмылку, я возражаю против того, чтобы человек приходил в мой офис и говорил мне, что он разделит ответственность за работу АРА в Татарской Республике. Я возражаю