В те дни, когда составлялась записка Протопопова, мысль о том, что своевременный выход России из войны был ее единственным спасением, пользовалась известной популярностью – ее и использовал Протопопов. Поэтому к его показаниям, в качестве исторического документа для характеристики 1916 года, надо относиться с осторожностью. В беседе с четой Рысс482 Протопопов подробно изложил свидание в Стокгольме, свой план окончания войны, доложенный Царю в декабре 1916 г. и якобы одобренный Николаем II. Позднейшие наслоения оказывали довольно определенное влияние на рассказ Протопопова, когда он представлял «стокгольмское свидание» сознательным актом определенной политики: «Все разумные люди в России, в числе их едва ли не все лидеры партии народной свободы» (к. д.), были убеждены, что Россия не в состоянии продолжать войну. Материально истощенная, без значительной, тяжелой индустрии, с невежественным населением, склонным к анархии, – Россия находилась на пороге революции. Но эта революция не могла не принять формы дикого бунта, губительной для России анархии. Поэтому представлялось необходимым нащупать почву, при каких условиях немцы согласны заключить мир со всеми союзниками: о сепаратном (между Россией и Германией) не думал ни он, Протопопов, ни кто-либо из его единомышленников. Вот почему Протопопов не счел возможным «уклониться от свидания с Варбургом». Другими словами, то, о чем все говорили, Протопопов сделал. «Только в этом и была вина моя», – заключил свой рассказ бывший министр.

Рысс, сообщивший и комментировавший «записку» Протопопова, сделал здесь примечание: «По мысли Протопопова, Россия должна была известить союзников за несколько месяцев вперед, что, будучи не в силах вести войну, в назначенное время прекращает эту войну. В течение этих месяцев союзники и Россия должны вести с Германией переговоры, которые не могли не дать положительного результата. В случае, если бы союзники отказались от ведения переговоров, Россия все же в указанный срок выходила из войны, заключив мир с Германией. В этом случае Россия превращалась в нейтральную страну…»

Приходилось уже в связи с недоразумением, вышедшим с текстом Троцкого, высказывать сожаление, что редакция «Голоса Минувшего» особо не подчеркнула, что рассказ автора предисловия к «записке», воспроизводившей беседу через десятилетний промежуток, не может быть отнесен целиком на ответственность Протопопова. Между тем Керенский в своей работе «La Ve′rite′» без всяких оговорок приводит этот рассказ, как изложение плана, намеченного в начале 1917 г. Никаких доказательств реального существования подобного плана, одобренного Николаем II (это вдвойне невероятно), пока не найдено. Если Рысс даже вполне правильно и точно изложил то, что говорил Протопопов в августе 18 г., это далеко еще не значит, что так в действительности думал Протопопов на исходе 16 года.

Кто же должен был проводить такой «план», если признать за ним признаки наличности? Для современников, вращавшихся в кругозоре прогрессивного блока, не было сомнений в том, что существует – по мнению одних, какой-то могущественный германофильствующий синдикат483, по мнению других – «ничтожная кучка беспринципных и себялюбивых авантюристов», пользовавшихся Императрицей для достижения своих «корыстных целей».

III. Царская «прихожая»

Лидер прогрессивного блока так и остался в убеждении, как это следует из текста написанной им «Истории революции», что он раскрыл с думской трибуны 1 ноября поименно членов «придворного кружка» с Императрицей во главе. Если это так, то «очень серьезная немецкая организация, из русских состоящая», просто превращается в опереточный пуф. Черты ее деятельности могут, пожалуй, украшать страницы бульварного романа, но едва ли служат какой-нибудь характеристикой политического действия по выработанному «плану».

Попробуем конкретизировать то, что получается. «Зелененькие» в России осуществляют задания, полученные от «зеленых» из Швеции, другими словами из Берлина, и активно ведут подготовку сепаратного мира: назначают подходящих министров, ускоряют роспуск палаты народных представителей, которая может противодействовать заговору, и т.д. Их центром становится связывающий царскосельский дворец с внешним миром «маленький домик» играющей в политику Вырубовой, где сортируются люди по признаку: «свои» и враги, и где формируются директивы «темного застенка в Царском» (выражение министра Наумова), распутинское логовище на Гороховой, где чуть ли не открыто происходят сборища шпионов и агентов сепаратного мира, и квартира тибетского знахаря и коммерческого дельца, где царит сомнительный ген. Курлов, старый товарищ Протопопова в юношеские дни, и истинный вдохновитель политических чаяний бадмаевских клиентов484.

1. «Другиня» Распутина

Надо познакомиться хотя бы с частью этого персонажа и сказать несколько слов о самой хозяйке главной «прихожей». Нет надобности рисовать во весь рост портрет «другини» Распутина и проникать глубоко в психологию отношений Царицы к своей бывшей фрейлине, издавна порождавших в обществе гору всяких вздорных сплетен (см. дн. Богданович). Переписка А. Ф. с мужем достаточно определенно устанавливает, что до поздней осени 1915 г. Вырубова не могла играть никакой самостоятельной роли при Дворе, а тем более оказывать какое-нибудь влияние и быть проводницей каких-нибудь определенных идей. «Простота ума» экзальтированной поклонницы «старца» скорее раздражала А. Ф., которая считала ее «истеричкой», и подчас сердила Царя: «Тебе хорошо известно, как она может раздражать» (октябрь 1914 г.). А. Ф. нередко радуется, что «надолго избавилась» от своей фаворитки: «почти не о чем говорить с Аней» (фев. 1915 г.). Отсутствие Вырубовой – «настоящий отдых», ее «навязчивость» тяготит. Была и особая сторона этой раздражающей навязчивости – столь же истерическая влюбленность в Царя неудачливой в замужестве русской «красной девицы» (Гиппиус). У А. Ф. не было, конечно, основания ревновать ее к мужу – только незнакомство с письмами А. Ф. давало возможность следователю Соколову объяснять болезненную неврастеничность Царицы ее личными женскими переживаниями485 – и тем не менее она всегда старается подчеркнуть ту или иную непривлекательную, по ее мнению, физическую черту «влюбленного существа», которое должно излить свою любовь – «иначе лопнуло бы». Недаром в семейном кругу «влюбленное существо» прозвали «коровой». С этой влюбленностью А. Ф. примирилась под влиянием «Григория» и просила мужа только сжигать письма с излияниями своей соперницы. «Ничего из ее писем не сохранится для потомства», – отвечал муж.

Когда на горизонте Вырубовой появились политические дельцы в виде Хвостова и Белецкого, А. Ф.