Ксиван шагнула вперед:

– Пощадить их? Почему?

Коун задавал себе тот же вопрос. Не то чтобы он хотел видеть их казнь, но Джанель, кажется, имела в виду что-то конкретное.

Джанель повернулась к Ксиван:

– Потому что они пленницы. Потому что они провели годы, живя в прекрасной золотой клетке, и единственная власть, которой они когда-либо обладали, – та, которую они надеялись получить, завладев вниманием одного-единственного человека. Стоит ли удивляться, что эти женщины думали, что их единственным выходом было устранить конкуренцию?

Жены, которые не плакали, бросали на Джанель странные взгляды. С таким же успехом она могла бы говорить на иностранном языке – они бы поняли не больше.

Ксиван склонила голову набок:

– И что ты предлагаешь, дитя мое?

Джанель развела руками, как бы охватив весь двор:

– Ты уже тренируешь Талею. Почему бы не расширить это? Тренируй и остальных женщин. Дай им шанс стать чем-то большим, чем заложники и товары для торговли.

Ксиван нахмурилась:

– И зачем мне это делать?

– Сколько женщин Йор потерял, когда вторгся Куур? Сколько умерло тех, кто мог бы взяться за оружие, чтобы помочь защитить эту землю? Чем это отличается от того, что пережил Хорвеш, когда вторглись моргаджи? Разве женщины Хорвеша не взялись тогда за оружие? Разве не по этой причине ты и все остальные женщины Хорвеша отныне носят мечи?

Ксиван заморгала:

– Это не одно и то же.

– Разве? Большинство из этих женщин, скорее всего, невиновны, но мы с тобой обе знаем, невиновность – это не тот щит, который можно поднять против меча.

Герцог откашлялся:

– Эти женщины – не воины.

– Пока нет, – ответила Джанель. – Но мы можем это изменить. Зачем Йор запирает людей, заставляя их быть женщинами, когда вы должны тренировать их? Они должны были взять в руки щит и меч, чтобы защитить свои дома. Зачем отказывать себе в поддержке половины населения?[228]

Герцог пораженно уставился на Джанель.

А затем вся комната взорвалась смехом. Издевательским, презрительным. Джанель прекрасно пошутила. Из всех мужчин лишь Эксидхар выглядел несчастным. Остальные сочли, что это весьма прелестно и забавно. Женщины – воины? Смешно.

Женщины нахмурились.

Наконец смех утих. Джанель стояла в центре комнаты, сжав руки в кулаки.

Брат Коун сочувствовал ей. Попытка действительно была достойной. Разве йорцы согласились бы со столь еретичной идеей? Разумеется, нет, как и большинство из куурцев.

– Мне это нравится, – сказала Ксиван.

Герцог Каэн повернулся к ней:

– Что? – Он усмехнулся: – Моя дорогая, это ужасная идея.

– Почему? Разве нам не нужны солдаты? – Затем она добавила: – Кроме того, это не твое решение.

Казалось, весь зал затаил дыхание.

Немертвая герцогиня заломила бровь:

– Ты отдал этих женщин мне. Всего несколько минут назад.

– Не искажай мои слова, жена. Я дал их тебе для казни, так же, как отдавал и всех остальных осужденных, отправленных в пещеры, дабы утолить твой голод. – Герцог Каэн вскинул руку, не давая Ксиван возразить, и повернулся к Джанель: – По правде говоря, я готов отдать их своей жене, но поскольку это ты просишь о пощаде, то заплатить за это должна ты же.

Джанель насторожилась:

– Заплатить?

– Как раз перед твоими приключениями за стенами дворца я говорил о том, что мне нужна помощь в одном деле. Я хочу, чтобы ты дала слово, что окажешь мне эту помощь. Мне нужна твоя клятва верности. – На его губах появилась мрачная улыбка. – Как это называют джоратцы? Твоя тудадже? Мне нужна твоя тудадже.

Джанель вздрогнула, как от удара. Явно озадаченные придворные зашептались между собой. Почему их герцог так беспокоился о женской верности? Казалось, даже женщины начали задавать себе тот же вопрос, и в конце концов они, вероятно, решили, что Каэн добавил себе в коллекцию еще одну хорвешку – и какая разница, что Джанель была «замужем» за Релосом Варом.

– Ну? – спросил герцог. – Спрашиваю в последний раз.

Джанель упала на колени и, склонив голову, что-то тихо пробормотала.

– Что это было?

Джанель подняла на него глаза:

– Я сказала, что клянусь вам в верности, ваша светлость.

Коун услышал потрясенный вздох и лишь потом понял, что это он сам вздохнул.

– Итак, Джанель Данорак, это было не так уж сложно? А теперь пора сделать это должным образом. – Он жестом подозвал одного из служителей, приказав ему что-то на незнакомом Коуну языке.

Вперед тут же выступил крупный мужчина с налысо выбритой головой и туго завитой бородой, в которой было столько украшений, что было удивительно, как он вообще может двигать шеей. И, что бы он ни сказал герцогу, было видно, что вновь прибывший совсем не доволен происходящим.

Герцог ответил все тем же пренебрежительным тоном, и придворный выскочил из большого зала, а за ним последовало еще несколько мужчин.

Тем временем служитель вернулся, неся распахнутую деревянную шкатулку, из которой Каэн вытащил украшение, по стилю напоминавшее украшения в его бороде и бороде других мужчин в комнате. Отделив одну прядь от лаэвоса Джанель, герцог обвязал волосы лентой у самых корней.

– Повторяй за мной: поскольку зима холодна, я полагаюсь на защиту моего короля.

– Поскольку зима холодна, я полагаюсь на защиту моего короля, – повторила Джанель.

Из шкатулки появилась еще одна украшенная драгоценными камнями лента, немного отличающаяся от предыдущей.

– Поскольку зима длинна, я защищаю свой народ от его имени.

Она повторила и это. Он обвязал лентой еще одну прядь волос.

– Поскольку зима сурова, я одолею наших врагов. – Он даровал ей еще одно украшение, дождавшись, когда она повторит эти слова.

– Пока не закончится зима, моя жизнь принадлежит Йору. – Ритуал вновь повторился.

Все это время толпа молчала, замерев с широко распахнутыми глазами. Коун задумался, не было ли это своего рода посвящением в рыцари – из тех, что не связаны с турнирами и торговлей товарами. По крайней мере, это бы объясняло, почему тот придворный был так взбешен. Герцог Каэн завязал последнюю ленту на волосах Джанель и отступил на шаг.

– Теперь я нарекаю тебя своей десницей, продолжением моей воли. Встань.

Джанель неуверенно поднялась на ноги.

Герцог склонил голову к своей немертвой жене:

– Они все твои.

Они продолжали свой разговор, не обращая внимания на то, что придворные выглядят смущенными или расстроенными.

– С вами все в порядке? – Коун наклонился к Джанель.

– Спроси меня об этом позже, – сказала Джанель. – Почему все так уставились на меня?

– Потому что ты первая женщина, которая удостоилась такой особой чести, – сказал Турвишар Де Лор. – Приношу свои извинения. Я