смотрит на меня, как ястреб на мышь. Хищный и полный желания. Его длинные пальцы медленно расстегивают пряжку на ремне, а затем выдергивают его из петель черных джинсов.

У меня в горле встает ком, но я даже не пытаюсь его сглотнуть, потому что знаю, что он тут же поднимется обратно. Особенно когда он направляется ко мне, а потом обходит дерево. Его ствол отнюдь не отличается большими размерами, поэтому, как только я собираюсь повернуть голову, его рука появляется у меня из-за спины и сжимает мою челюсть, принуждая остаться недвижимой.

– Смотри вперед, Аделин, – приказывает он, и его глубокий голос полон предупреждения.

Его рука исчезает, и мое сердце начинает беспорядочно колотиться, дыхание учащается. Тяжесть предвкушения душит меня, и когда я наконец вижу его ремень, то не могу не вздрогнуть.

Он перекидывается через мое горло и огибает ствол, прежде чем затянуться; кожа жалобно стонет от натяжения. Мои глаза увеличиваются, и драгоценный запас воздуха перекрывается уже в третий раз, когда он застегивает пряжку. Этот ублюдок пристегнул меня к дереву.

Он выходит из-за моей спины и снова оказывается передо мной, дьявольским взором осматривая свой шедевр.

– Да ты совсем охренел, – заявляю я и закашливаюсь, поскольку ремень впивается мне в горло.

Он хмыкает.

– Ты мечешь в меня слова, словно острые ножи, и мне кажется, что ты пристрастилась к тому, чтобы наносить мне шрамы. От них твоя киска становится влажной, детка?

Я поднимаю подбородок, решив в кои-то веки пойти иным путем и сказать правду.

– Да, – признаю я так твердо, как только могу.

Он смотрит на меня, и его несочетаемые глаза резки, как холодный ветер, пронизывающий мое тело. Бледный шрам, рассекающий его белый глаз, горделиво вырисовывается на фоне гладкой кожи.

На него больно даже смотреть.

Его взгляд сужается, и он приближается ко мне до тех пор, пока я не ощущаю блаженное тепло, исходящее от его тела.

– Я не хотела этого говорить, – шепчу я, прежде чем он успевает произнести все слова, которые вертятся у него на языке. – Прости меня.

Он выдерживает паузу, и мой страх усиливается, когда его взгляд становится более пристальным.

– Я всегда был честен с тобой, но ты продолжаешь лгать. Это еще одна попытка вернуть меня, чтобы потом снова выгнать?

Сглатываю, мое горло суше, чем кора, впивающаяся мне спину.

– Нет, – хрипло произношу я, и мои губы мои дрожат от стыда, жгущего глаза. – Ты прав. Я… Моим словам нет никакого оправдания. Я не хочу, чтобы ты уходил. И я действительно люблю тебя.

– Так ты сказала, да, – бормочет он. Он качает головой и размышляет вслух: – И все же ты попыталась взять свои слова обратно. Ты дала мне нечто ценное, а потом попыталась отнять это.

Я качаю головой, в горле клокочет отчаяние.

– Я больше никогда так не поступлю, – клянусь я, и очередная слеза прожигает дорожку на моей холодной щеке.

Она привлекает его внимание, и я наблюдаю, как его глаза сосредотачиваются на ней и прослеживают ее до тех пор, пока она не стекает с моего подбородка.

Когда он снова смотрит на меня, до меня доходит, что это не просто наказание. Это испытание, чтобы доказать ему свою любовь. Доказать, что я говорю правду.

– Ты ранила меня, потому что знаешь, что я с радостью пролью ради тебя кровь. Так что теперь я хочу увидеть, как ты будешь истекать кровью ради меня.

Я открываю рот, готовясь сказать ему то, что уже говорила, но прежде, чем успеваю это сделать, он наклоняется и подхватывает с земли длинный корявый прут, который сжимает в руке. Все, что я собиралась сказать, застревает у меня в горле, и мое сердце замирает в груди.

– Что ты собираешься делать? – нерешительно спрашиваю я, глядя на ветку так, будто у него в руках пистолет.

Хотя подумаешь, пистолет… Это я уже пережила.

В ответ на мой вопрос он отводит руку назад и хлещет меня по бедру. В течение блаженной секунды я нахожусь в состоянии шока и ничего не чувствую, но затем меня настигает острая, пронзительная боль, и все, что я могу сделать, – это издать приглушенный крик. Я в недоумении смотрю на свое бедро: на коже уже проступает красная полоса.

Моя грудь вздымается, и я вижу, как на ранке появляется кровавая линия, а затем капли крови стекают по бедру.

Я поднимаю на него глаза, открыв рот, с выражением полного неверия.

– Ты, черт возьми, выпорешь меня, – выдыхаю я, не в силах произнести ничего, кроме констатации этого факта.

Он приседает, внимательно рассматривая крошечные струйки крови на моем бедре. Подняв руку, он проводит пальцами по ране, и я шиплю от боли.

Он смотрит на меня сквозь густые черные ресницы, и если бы я не была пристегнута к дереву, то рухнула бы от напряжения, написанного на его лице.

– Ты не хочешь проливать для меня кровь?

Закусываю дрожащую губу. Я ранила его слишком глубоко, нанеся эту невидимую рану, и она останется на его теле таким же шрамом, как и все остальные следы. Иногда, заблудившись в собственных мыслях, я забываю, насколько сильна любовь Зейда ко мне.

– Отдать свое сердце тебе – я молилась о том, чтобы этого никогда не произошло, – шепчу я. – Но Богом всегда был ты, и я не понимала, что мои мольбы попадают прямо в твои уши. И все же я никогда не получала на них ответа.

Видя сейчас его, стоящего передо мной на коленях, я понимаю почему. В тот день, когда я подарила ему свою любовь, Бог впервые упал на колени, склонил голову и начал молиться сам. Он молился, потому что я дала ему ту единственную вещь, которую он никогда не мог подчинить себе, и он ни за что не желал ее терять.

Мое зрение затуманивается, и я с трудом сдерживаю слезы.

– Я пролью для тебя кровь, Зейд. Я всегда буду проливать за тебя кровь.

Его глаза закрываются, а потом он опускает взгляд, прежде чем я успеваю разгадать его эмоции.

Он медленно встает, и когда поднимает веки, я не вижу ничего, кроме своего собственного отражения. Я напрягаюсь, но это мало чем помогает приготовиться к удару молнии, пронзающему мою плоть, когда прут опускается на мой живот.

Задыхаясь от боли, я прошу:

– Я хочу видеть твои шрамы.

К моему удивлению, он оказывает мне эту милость и снимает толстовку через голову.

Я впиваюсь взглядом в его обнаженный торс и с дрожью выдыхаю. Место, куда он