Я свожу брови, чувствуя на горизонте надвигающуюся опасность.

– Я буду…

Он поднимает подбородок, и его губы оказываются рядом с моим ухом.

– Я тебе не верю, – шепчет он, перебивая меня.

То же самое он сказал мне всего пару недель назад, и тогда я попросила его вырезать розу на моей груди, чтобы доказать свою любовь. Но потом я попыталась отнять ее, и теперь не знаю, как мне снова продемонстрировать свою любовь ему.

Мое сердце колотится, и я судорожно ищу способ убедить его. У меня не самый лучший послужной список – я это знаю. Оттолкнуть Зейда и убежать от него всегда было для меня самым простым решением.

Слишком простым, если уж начистоту. Но позволить ему уйти от меня – это то, чего я не могу допустить.

– Я знал, что ты так поступишь со мной, мышонок. Я всегда знал, что это произойдет, – мягко произносит он.

Я прихожу в замешательство, и мое сердце замирает от ужаса.

– Что ты…

Прежде чем я успеваю закончить вопрос, он приподнимает мои бедра настолько, чтобы насадить меня на свой член, и в тот же момент рывком входит в меня. Несмотря на то, как я возбуждена, я еще не была готова к его размерам.

Моя спина выгибается, и кожаный ремень сразу же сдавливает мне горло. Я испускаю приглушенный вопль, который тут же уносит ветром.

Зейд откидывает голову назад, и в его груди нарастает глубокий рык. Он прижимает меня к дереву, обхватывает за бедра и неуклонно погружает свой член все глубже и глубже, пока у меня не остается сил.

Я издаю еще один придушенный крик. От места нашего соединения по всему телу расходятся волны наслаждения. Шершавая кора впивается мне в кожу, но я почти не замечаю этого, пока он так глубоко проникает в мое тело.

Рука, придерживающая мое бедро, скользит вверх по животу, и его пальцы вонзаются в мою кожу.

– А если здесь окажется мой ребенок, тогда ты останешься? – мрачно спрашивает он, а затем стонет, словно испытывая блаженство от одной этой мысли.

Мой рот приоткрывается, мое внимание разделяется между его почти угрожающими словами и тем, как он двигается внутри меня.

– М-м-м… – издаю я что-то вроде ответа, но это больше напоминает стон. – Может быть, когда-нибудь? – взвизгиваю я, едва не закашлявшись, когда ремень пережимает мне дыхательные пути.

Он отстраняется до предела, а затем снова погружается в меня, с силой врезаясь тазом в мой. Я задыхаюсь. Мои глаза практически закатываются от того, насколько я полна им.

Мое ухо обдает его жаркое дыхание, и теперь его слова похожи на предупреждение.

– Я не спрашивал согласия, детка. Ты останешься или ты сбежишь с моим ребенком?

Я так поражена его вопросом, что не сразу понимаю, о чем идет речь. Мое сердце замирает, и я резко вдыхаю, как от его намека, так и от того, что он снова толкается в меня; его лобок стимулирует мой клитор именно так, как мне и нужно.

– Ты… У меня стоит внутриматочная спираль, – отвечаю я.

Сложновато будет забеременеть, пока она там. Разве что он физически извлечет ее из моего тела.

– Да неужели? – рокочет он, и в его глубоком голосе звучит вызов. Он произносит этот вопрос так, будто знает ответ на него получше, чем я.

Мои ногти впиваются в его плечи, и, когда осознание происходящего начинает доходить до меня, я отталкиваю его. Он, разумеется, сопротивляется, словно стальная крепость, которую не сможет сдвинуть даже ядерная бомба.

– Ты не мог, – резко бросаю я.

– Ты иногда так крепко спишь, – отвечает он, еще глубже вонзаясь в меня, пока я пытаюсь его оттолкнуть.

Он снова выскальзывает из меня, а затем вновь погружается внутрь, вызывая у меня нечто среднее между стоном и яростным вздохом.

– Зейд, – предостерегаю я дрожащим голосом.

Он стонет, прижимаясь ко мне, и теперь трахает меня уже не прерываясь.

– Это заставит тебя остаться? – снова спрашивает он.

Я поворачиваю к нему голову и устремляю на него тяжелый взгляд, несмотря на все вихри удовольствия, бурлящие в глубине моего живота. Уловив выражение моего лица, этот ублюдок нагло ухмыляется.

– Ты не спрашиваешь, заставит ли ребенок меня остаться. Ты спрашиваешь, останусь ли я, если ты навяжешь мне беременность, – выпаливаю я.

Рука, поддерживающая наш вес у дерева, скользит дальше, пока не оказывается на ремне, заставляя его натянуться и перекрыть мне доступ кислорода.

Я начинаю задыхаться, но Зейд не останавливается. Его глаза становятся дикими, и только сейчас я задумываюсь, почему мои слова так сильно его ранили.

Иногда он совершает абсолютно чудовищные поступки, и все же я здесь, в его объятиях, даже несмотря на то, что он угрожает мне.

– Я все еще достоин любви, мышонок? – цедит он сквозь стиснутые зубы.

Я пытаюсь сглотнуть, но слова застревают у меня в горле.

Черт, этот засранец и впрямь воплощает в себе все самое худшее. И он делает это безо всяких угрызений совести, вываливая свои темные стороны на серебряном блюдечке, бросая мне вызов, смирюсь я с ними или нет.

Темнота лижет края моего зрения, но я решаю ответить ему честно. Я киваю головой, отвечая на оба его вопроса. Он достоин любви. И я останусь.

Он ослабляет ремень, и я закашливаюсь, отчаянно втягивая воздух, хотя это совершенно бессмысленно. Весь кислород, который я успела вобрать в легкие, вырывается из меня, как только он увеличивает темп; рука на моем животе скользит вниз, и его большой палец достигает моего клитора, обводя бутон до тех пор, пока мои глаза не закатываются.

Я еще не готова иметь детей. Как никогда не была готова к тому, что Зейд может мне предложить. И все же это не мешает мне двигаться навстречу его напору, пока в глубине моего живота зарождается оргазм.

– Тебе никогда не сбежать от меня, маленькая мышка. Как думаешь, кто-нибудь еще способен заставить твою киску плакать так, как делаю это я?

Он наклоняет бедра, попадая в ту самую точку внутри меня, которая заставляет меня крепко обхватывать его. Не в силах ответить, я лишь качаю головой. Единственное, что я могу, – это царапать ногтями его спину и вгрызаться в его кожу глубокими красными отметинами, как те, которые он оставил на моей коже.

Из глубин его груди вылетает рык, он скрежещет зубами.

– Я осмелюсь, Аделин. Попробуй только сказать, что мое имя не вырезано на каждой звезде, которую