— У нас на Земле есть такой плод, скорее, ягода. Один сорт этих ягод бело-розовый, глаз не оторвать, но на вкус она так себе, кисловатая, прохладная и твёрдая. А есть почти чёрная по виду и сладкая, к рукам липнет. Что бы ты выбрала, — эстетическое наслаждение, предвкушение того, чего может и не оказаться, или услаждение вкусовое?

— Эта ягода называлась нимфея? — спросила я.

— Нет. Называлась черешня.

— Че-реш-на, — повторила я. — Ты какой сорт любил?

— Как думаешь сама?

— Тот, который тёмный, но сочно-сладкий.

— Не угадала. Я обожал бело-розовый, даже зная, что вкус немного, но разочарует.

— Бело-розовая это я, а тёмная это твоя танцовщица? — продолжала я гнуть свою линию, испытывая жуткую ревность к тому, чего уже нельзя было отменить.

— Какая ещё танцовщица не даёт тебе покоя? — и он задрал мой подол, охватил колено и стал ласково сдавливать его. Другой рукой он рывком стащил с меня мои нижние штаны, — тут ему нельзя было отказать в опыте по раздеванию живых кукол.

— Ты неисправимый коллекционер… — я сделала попытку обуздать его порыв к тому, к чему он приготовился, — Как-нибудь пригласи меня в свой загадочный ангар и покажи свою коллекцию женских штанов…

— Ты бредишь, что ли…

Если я мысленно конспектировала за ним все его речи, запоминала, то он-то тут же забывал многое из того, что и плёл. Ловким и неожиданным маневром ухватил меня под коленки и развернул к себе таким образом, что заставил лечь на спину, а мои ноги прижал к своим плечам. Приступать к реализации моего присвоения он не спешил, но тормошил меня как ту же вожделенную куклу. И попробуйте задавать нравоучительный тон с задранными ногами! Я уж и трепыхаться перестала, став тряпочной и безвольной. Все его бережные нежные игры с девочкой «нимфеей» остались в прошлом, а тут он явил тот же стиль общения, как и в лесопарке. Я же так и застыла в стадии своей бело-лилейной юности. И тех навыков, какими поневоле обзаводятся все женщины, приобретая опыт по обузданию наглых захватчиков, у меня не имелось.

Но всё же я завезла ему ступнёй по челюсти. Не сильно, раз уж тут имела место любовная игра, а не схватка с насильником.

— Ты чего лягаешься? — он отпрянул от меня как от умалишённой. — Как кобыла одичалая, только силёнка у тебя как у лягушонка. Даю тебе совет на всякий случай, начинаешь драку, дерись с остервенением, если хочешь одержать верх…

Он не пояснил, кто такая таинственная «кобыла», потому и обиды, вроде как, не нанёс. Ухватив мою ногу за лодыжку, он ласково потёрся о неё губами. Брыкаться уже не казалось уместным…

— Чудесный лягушонок, обворожительные ножки…

— Дождалась, уже и лягушонком стала…

— Какой нежный у тебя животик, изумительно гладкие лапки, и какие тугие налитые сиси… ты забавная как лягушонок и обворожительная, почти ослепительная для зрения как богиня! Эта волшебная странность твоего облика сносит мне голову. Я теряю рассудок, пытаясь уловить тебя, а ты всё ускользаешь, увёртливый лягушонок… — он нарочно повторял «лягушонок», уловив, что я злюсь, как будто пытался сбить накал своего желания, умалить меня, принизить насмешкой.

Я полулежала рядом с ним на сидении, нелепо распяленная, утратив от стыда за свой мало возвышенный вид всякую чувствительность, тоскуя о другом человеке. О том, кто остался в моей юности, в моей памяти, а из настоящего исчез. Рядом пребывал тот же самый человек, и в то же время это был будто и не он. Выбор-то какой? Или отвергнуть его уже окончательно, или принять все его особенности как тень, неизбежную составляющую всякого явления в наличном Мироздании. Вспомнилось наше столкновение в его машине, когда он отловил меня с Кристаллом Хагора…

Всё произошло стремительно. Возникло ощущение, что неодолимая сила погружает меня в глубокий и устрашающий своей бездонностью колодец… Мне стало и больно, и упоительно… поскольку вода этого колодца была сладка, даже лишая дыхания. И я закричала, как человек, который утонет обязательно, будто прося помощи и зная, что ждать её неоткуда…

Он слишком долго желал меня, чтобы контролировать себя, но это как раз было благом. Затягивать любовное действо в столь неподходящей обстановке, ни мне, ни ему было и незачем. Потому разрядка произошла также стремительно, и он поразил мой слух своим реально тигриным урчанием, едва не переломив мой позвоночник мощными рывками. Но у меня не имелось опыта, как ведут себя другие. Может, это и есть норма? Прошлое же настолько утонуло в тумане почти что забвенья, что не воспроизводилось в деталях. Если так будет уже всегда, мне не хотелось такого повторенья. Грубо, унизительно и больно физически, вот чем оказалось разрешение столь томительного желания, недопустимо затянутого по времени. Будь я на его месте, я бы точно разочаровалась подобной кульминацией предыдущей игры. Но меньше всего я желала его разочарования! Для моей любви и это не казалось существенным. Я понимала, что это лишь неудачная проба после длительной разлуки. Ведь и прошедшие годы вовсе не стёрли с моей души то особое клеймо, его оттиск, неустранимый след от его жгучего прикосновения, сделавшего меня женщиной, память о взаимном счастье, обрушенным случившейся бедой, — гибелью моего брата…

И обретённое заново, воспроизведённое, очнувшееся от длительного обморока это счастье должно вернуться к нам! Спросить, что почувствовал он, я не посмела. Звериная судорога уж точно не могла быть целью его устремлений.

За пределами нашего тесного и неудобного любовного ковчега проносились с шуршанием редкие машины, и даже слышались голоса людей, иногда проходящих вдоль Главной Аллеи, поскольку параллельно дороге тянулась выложенная разноцветной плиткой прогулочная тропинка. Та самая, которой я тоже иногда пользовалась, когда направлялась в сторону комплекса зданий «Зеркального Лабиринта».

Наконец мне удалось освободиться от него, хотя моё платье напоминало бесформенный ком, и пока я тщательно расправляла его, оборвала пуговицу вместе с тончайшей кружевной оборкой на подоле. Платье я выгуливала не просто так. Мне предстояло на следующее уже утро продемонстрировать этот свой новый шедевр перед коллегами и покупателями. И чтобы ощутить на себе, удобно ли в нём будет находиться целый день и не стоит ли что-то подправить, я и решила проверить это во время прогулки.

— Где твой Кристалл? — я сожалела, что так легко согласилась залезть в эту тесную ловушку. Такие вот приёмы его любовной практики, всё же, подошли бы распутной танцовщице, и уж точно не женщине, которую он якобы любил когда-то, о которой тосковал и не забыл. Танцовщица Азира — недруг из детства, как третий лишний возникнув лишь в