Аппарат рядом странно запикал. О, это знамение? Как бы то ни было, это заставило политика остановить свою тираду. Он глянул на прибор, а затем снова на меня. Не знаю, как я выглядел со стороны, но внутри всё было хуже в миллиард раз. Что мне делать теперь? Если меня вышвырнут отсюда, куда мне пойти? У меня ничего нет. Вернуться? Ах, убейте.

— И я слышать не хочу твоих оправданий! — продолжил таки Холмс. — Но тебе придётся объясняться всему отделу, так что я хочу первым услышать, что ты скажешь, ибо ты можешь сделать всё ещё хуже. Так что говори.

Я поднял на него испуганные глаза. Я не знаю, что сказать! Правду? Но её так много, я не знаю какой кусок истины преподнести ему. Моя рука теребила наручник на прикованной второй, как свободное животное не понимает почему собрат не может пойти с ним.

Я вдруг подчерпнул откуда-то силы приподняться и взглянуть в глаза Холмсу.

— Сделать хуже правдой? — хрипло осведомился я.

Складка меж бровей политика выросла вдвое.

— А её ли ты используешь? — ледяной намёк на мою прошлую натуру.

Голова гудела.

— Разумеется. — выдавил я, изо всех сил поддерживая зрительный контакт с Майкрофтом. — Только я не знаю с чего начать. — признался я.

— Полагаю, — я узнал этот деловитый тон. Мне даже захотелось улыбнуться от мыслей, что я по нему, оказывается, скучал. — они захотят прежде всего узнать причину твоего возвращения.

Я невольно дёрнул бровями, дивясь словам, а затем пожиная боль, которая пришла вслед за этим ничтожным движением.

— У них есть некое представление о том, почему ты… покинул нас. — мне становится тошно от этих слов. — Но твоё появление стало неожиданностью.

Я рвано вздохнул. Правду, значит. Что ж…

— Он бы убил меня. — выпалил я и тут же подставил ладонь ко рту. Меня в прямом смысле чуть не вырвало. Озноб сменился жаром.

Майкрофт, конечно, понял о ком я, но сидел с выражением лица, которому пока нечего сказать.

Я еле совладал с рвотным позывом, сжимая ткань на животе.

— Я думаю, что убил бы. — чуть поправляю собственные слова я. — Но… — говорить сложно. Через каждое слово наружу хочет вырваться скудное содержимое желудка. Успокоительное оказало организму медвежью услугу. — дело не только в этом. — я глянул на потолок, но почти сразу сбежал глазами к политику. — Это просто стало… последней каплей, катализатором. — я взял небольшую паузу, потому что голос задрожал. Майкрофт просто ждал. — Я думал, что он…

Нет, всё-таки я снова заревел. Сокрушительные воспоминания о ещё не завядших чувствах терзали мою душу, и нервная система еле держала запасной генератор в приемлемом состоянии. Пальцы свободной руки стали тереть голову, словно это помогло бы избавиться от хлещущийся там боли.

— Я просто идиот. — мои зубы неожиданно заскрежетали, плотно стиснувшись. — И ты был прав. — слова полились из меня, как и слёзы — градом. — Во всём прав. — всхлип, я бесполезно пытаюсь вытереть щёки, которые тут же снова мокнут. — Я подумал, что смогу понять его. — я на секунду стал задыхаться как астматик. Холмс напряжённо приглядывался ко мне. — Что мы сможем стать… — я издал какой-то протяжный воющий звук. Мышцы сжимались и разжимались. — семьёй. Но только там я смог понять, что… — я взглянул на Майкрофта из-за завесы водопада слёз. — единственный мой союзник — это ты. — я только сейчас заметил, что последние секунды впиваюсь ногтями в запястье пленённой руки. — Лишь тебе я могу доверять, потому что ты никогда бы… — я снова задохнулся, хватаясь за горло.

В эту секунду я понял, что не могу больше сделать ни вдоха. Мои глаза распахнулись, застывая где-то в чёрной дыре. Пальцы сжимают одеяло. Из недр глотки вырывается лишённый всякой пользы полу-хрип полу-вдох. Майкрофт вскакивает. Я же падаю на подушку. Тело колотит дрожь. Слишком частые сокращения изводят мышцы.

Кто-то нависает надо мной, тыкая в лицо какой-то штуковиной. Мои глаза медленно закрываются.

Когда первая порция воздуха наконец-то проникает в мои лёгкие, они начинают гореть. Мысли ни на что не похожи. Всё вокруг — нечто непостижимое.

Я в третий или чёрт знает в какой уже раз выныриваю из забытья. Моё местонахождение не поменялось, но рядом уже не было ни медбратьев, ни Майкрофта. Браслет по прежнему находился на моём запястье. Металл успел нагреться. Я перевернулся на бок и уставился на блестящую вещицу. Пошёл, пошёл, пошёл ты…

Было так тихо, что я на секунду расслабился. Комната была небольшая. Большую часть пространства занимает медицинское оборудование. Ни одного окна, значит, либо я на подземных этажах, либо в невообразимо изолированной тюрьме. Справа находится ещё одна дверь, возможно, она ведёт в туалет.

Я с тоской гляжу на единственный стул, на котором сидел Майкрофт. Мне вдруг становится ужасно одиноко. Слёзы вновь маячат у краёв глаз. Я не знаю день сейчас, иль ночь, не знаю сколько на часах. Знаю лишь, что я дико устал, несмотря на то, что несколько раз вырубался. Но кто знает, может я был всего полчаса от силы в отключке.

Мы не закончили разговор. Что думает Майкрофт о моём признании? Глупо полагать, что мои слова растрогали его. Но я по крайней мере не слукавил. Вспомнить всё, через что я прошёл здесь: Майкрофт всегда был рядом, как старший брат, следил за мной. Как иронично: кажется теперь я ценю его опеку. Особенно потому что такого больше не будет. Мрачные мысли.

Я не хочу больше играть в эти игры.

Не хочу.

Я не хочу здесь оставаться.

Не хочу.

Чувство, как дождь на утро понедельника.

Как нарастающая боль…

Тихо пел я ломаным голосом.

Я в перерождении,

Как солдат на войне,

Я разрушил стены,

Я всё понял,

Я продумал

Своё возрождение{?}[Recovery — James Arthur].

Спустя долго тянущиеся пять минут я решил сомкнуть красные разящие жаром глаза. Как только картинка в голове стала однообразной, тёмной и открытой для фантазий, на ней негативом отобразилась фигура. Этот силуэт, безошибочно мной угаданный, молниеносно побудил меня поднять тяжёлые веки. Я пропал.

Ужасно желая дать телу отдохнуть, я не мог закрыть глаза. Он, казалось мне, на века отпечатался пятном от лампы на внутренней стороне век. Сколько бы раз я не моргал, как долго не смотрел бы на свет, стараясь размыть страшный силуэт бесформенным пятном, он не исчезал. Более — оказываясь в темноте — я сразу ощущал его физическое присутствие. Понятное дело, что у меня крыша поехала. Но вся жестокость душевного недуга в том, что перехитрить