Шрифт:
Закладка:
— Если теперь что-нибудь начнется, то уж, видно, всерьез,— вставил Сёдзо.
— Да, по-видимому, опять дело идет к мировой войне. В Европе ее очаг уже разгорается на Иберийском полуострове. Ведь так?
Далее Кидзу сказал, что гражданская война в Испании, являясь борьбой между Франко и красным правительством Асаньи, в то же время есть вызов, брошенный Германией и Италией Англии и Франции. Уже одно это грозит мировым пожаром. Затем он с профессиональной осведомленностью журналиста заговорил о том, что внешне англичане и французы как будто поддерживают в Испании ресцубликанские войска, но за кулисами ведут двойную и даже тройную игру. Ясно лишь одно, и это со всей откровенностью демонстрируется обеими сторонами: испанский театр, на котором развертывается гражданская война, используется ими как своего рода полигон для испытания различных видов новейшего оружия.
— Фабриканты оружия ждут войны,— заметил Сёдзо, вспомнив при этом не те фамилии, которые обычно ассоциируются с войной, то есть не Круппа, Армстронга или Шкоду, а своего земляка Ито. Стоит только прогреметь первому выстрелу — и какой-нибудь захудалый лесоторговец из захолустного японского городка, который и с лупой-то не скоро на карте найдешь, первый заорет ура. Ведь Ито и не скрывает того, что он ждет и не дождется первого залпа. А все потому, что у него есть маленький заводик металлических изделий и консервная фабрика, которые почти не приносят прибыли, но могут стать для него золотым дном, если начнется всемирное взаимоистребление. Ужас! Ну, а Масуи? Что же тогда о нем говорить!
А сам он, Сёдзо?.. Получив по милости Масуи работу, он (не важно, для какой цели, но факт остается фактом) клянчит у него деньги. У Масуи замыслы, хотя бы в силу масштаба его деятельности, в тысячу раз более зловещие и опасные, чем поползновение какого-нибудь Ито!
Прикрутив в газовой печке огонь — соус слишком кипел,— он неожиданно спросил:
— А как у тебя с призывными делами? У тебя какой разряд?
— Первый «Б». А у тебя?
— «В».
— Неужели у тебя так плохо со здоровьем?
— Да нет. Я проходил комиссию сразу после того, как вышел оттуда, и еще не успел поправиться. Тогда я действительно был болен. Но и вообще нашего брата предпочитают держать подальше от армии.
— Вот видишь, кое-кому и тюрьма на пользу пошла!
— Это до поры до времени. А пойдет война полыхать по всему миру — и все эти «Б» и «В» тоже к чертям полетят. И погонят нас с тобой как миленьких. На пушечное мясо и мы сгодимся. Поэтому, друг, и у нас есть полная надежда умереть самой бессмысленной смертью. Кстати, Кидзу! В интернациональных бригадах в Испании много интеллигенции, начиная от студентов и кончая молодыми писателями. Ими, несомненно, руководят идейные побуждения. Но как ты думаешь, нет ли среди них людей, которые рассуждают так: раз уж все равно придется погибать на войне, так лучше умереть в бою за свободу в Испании, пока капиталисты не погнали тебя на войну за их интересы!
— Хм! А что если мне отказаться от Маньчжурии, а взять, да и махнуть с тобой в Испанию, а? —пьяным голосом ответил Кидзу и со стуком поставил на стол еще одну пустую бутылку — уже четвертую.
Откинувшись снова спиной к колонне, Сёдзо погрузился в молчание. На лбу его резко обозначилась продольная складка.
В отличие от европейцев, которым стоит только занести ногу за демаркационную линию — и они уже на земле соседней страны, японцы, окруженные со всех сторон морями, этого сделать не могут. Они в таких случаях наталкиваются на препятствия, преодолеть которые не так просто. Эти условия географической изоляции были успешно использованы для осуществления политики «закрытия страны для иностранцев» в эпоху Токугава.
И когда Сёдзо, переправляясь через пролив, каждый раз по привычке высматривал, нет ли где на рейде иностранного корабля, он, возможно, был движим не только тем безотчетным стремлением побывать в неведомых странах, увидеть новые места, познакомиться с чужой культурой, которое так свойственно юношам. В душе его в это время, возможно, пробуждалось то унаследованное от предков заветное желание, та сокровенная мечта, что похожа на мечту узника, заключенного в окруженную глубоким рвом крепость, с тоской и надеждой высматривающего из своего оконца, не появится ли на горизонте маленькая лодочка, которая избавит его от плена. И так же, как мечтает узник о спасительной лодочке, которая все не появляется на горизонте, так и они, сидя здесь, могли только мечтать о фронте в Испании. Вырваться отсюда им было не легче, чем узнику из своей крепости. Большинство японцев в этом смысле — узники. Отсюда могли благополучно улизнуть только сынки аристократов и богачей. Они уезжали за границу учиться, и не случайно число японских студентов, обучающихся за границей, значительно возросло теперь, когда предвиделась война.
Но Сёдзо больше не хотелось говорить об Испании, и он молчал. Кидзу тоже молчал. Осушив залпом стакан пива и тяжело вздохнув, он облокотился правой рукой на стол и уронил на нее голову, подперев ее ладонью. Его смуглое худощавое лицо казалось сейчас еще более темным и худым, чем всегда.
— Ч-черт! Выпил натощак — вот и опьянел,— проговорил он, обращаясь как бы к самому себе.
Полузакрыв глаза, он уставился на бледно-зеленое блюдо с остатками рыбы, но чувствовалось, что он не так уж пьян И внимание его поглощено отнюдь не едой. Мысль его усиленно работала, и думал он в эту минуту о многом.
За стеной послышался глухой жиденький паровозный свисток. Дом наполнился глухим гулом, слышен был тяжелый перестук колес, по которому сразу можно было определить, что проезжает товарный состав. Звуки эти проникали сюда через маленький мощеный дворик, такой же, как дворики при чайных домиках, и отдавались в ушах.
И словно по сигналу, Кидзу поднял голову и протянул руку к звонку.
— Поедим рису?
Осуга тут же принесла черные лакированные ящички с рисом. Они перемешали рис со сдобренными соей и пряностями кусочками осенних баклажанов и
