долго лежал, пытаясь понять, что это за звук. Вспомнил, что на столе надо мной лежит специально оставленная зажигалка. Приподнялся на локте, зашарил по столешнице — ну где же она?!

Хлюпанье прекратилось, и меня осенило — это же плач! Я угадал и почувствовал, что человек, потревоженный моей возней, сдерживает сейчас рвущиеся рыдания, не желая, видимо, обнаружить свою слабость.

Но кто это? Оля? Таня? Неужели Катя?

— Эй, — тихонько позвал я. — Ты пореви. И станет легче.

Несколько секунд было тихо, но я ощущал, каких непростых усилий стоит эта тишина человеку — он задыхался, его распирало изнутри. Наконец, плач прорвался, и я с удивлением понял, что плачет мужчина.

Карп?!

— Что случилось? — Я сел, выбравшись из-под стола, таращась в темноту и осторожно пробуя пространство перед собой руками. — Что с тобой?

— Мерзко… — Это был не Карп, это был Димка. — До чего же мерзко…

— Ты о чем, Демон? — Я испугался.

— Мне выпить надо, Брюс. У тебя есть выпить? Нет? Плохо. Мерзко мне, тошно. Я стрелял когда, на меня же вся эта гадость брызгала. Я же не отмоюсь теперь. Хоть всю кожу соскребу — не отмоюсь. А Серегу помнишь? Он старый мой приятель был, сосед, родители наши знакомы были. А я его в окно скинул. Вместо того, чтобы похоронить. Его сожрали! Ты понимаешь? Я Серегу скормил этим тварям!

— Ты всё правильно делал, — сказал я. — Если бы не ты, мы бы сейчас… как твой Серега.

— Мерзко, Брюс. — Димка чуть ли не стонал. — Аж наизнанку выворачивает. Спать не могу, не спать не могу, ничего не могу. Водки бы сейчас. Нет у нас водки?

— Нет.

— А мне надо. Завтра найдем. Обязательно! Не могу я трезвый. Без куража — не могу. Ты сам-то осознал уже, что произошло? Понял, что — всё, кранты?

— Понял.

— Да нихрена ты не понял, Брюс. Понял бы, лежал бы как я сейчас, корчился бы, подвывал.

Я нащупал зажигалку. Чиркнул колёсиком, приподнял огонек. На будильник у окна стоящий поглядел — четыре утра. Димкино лицо увидал, похожее на отразившуюся в луже луну. На спящих в разложенном кресле Минтая и Катю уставился. Подумал, что сейчас тоже не отказался бы выпить, — в горле неприятная горечь копиться начала, противная жалость к себе несчастному накатила.

— Дима, ты иди к нам, — прозвучал вдруг тихий девичий голос, и я догадался, что наш разговор слышала Оля. — Тебе отдохнуть надо. Ложись, тут есть место.

Зажигалка обожгла мне палец. Я охнул, выронил её, зашипел зло. Уполз к себе под стол, закопался в тряпьё, слушая, как Димка устраивается на скрипучей койке. Я старался не думать, куда он сейчас потянет свои руки, и силился разобрать, что там ему шепчет Оля.

Безнадежное дикое одиночество — вот что я тогда ощутил. Потом чувство это навещало меня не раз — пока не стало привычным.

Я — один. Это как смерть. Только хуже…

Наверное, я всё же задремал. Опять стало чудиться, что кто-то сидит у меня на груди, скрадывая дыхание. Руки, ноги сделались неподъемными, голос отказал, но голова работала. Это странное и страшное состояние длилось пару минут и прекратилось, когда я вдруг осознал, что не чувствую рядом Карпа: давно не слышу его кашля и сопения, не ощущаю запаха. Никак не получалось вспомнить, был ли Карп в кресле, когда я поднимал над собой огонек зажигалки. Но почему-то я не сомневался — кресло сейчас стоит пустое.

Заподозрив недоброе, я пошарил вокруг, и почти сразу наткнулся на какой-то твердый и холодный предмет, слегка липнущий к пальцам. Рядом нашлась зажигалка. Я высек огонь.

Карпа в кресле не было.

— Вот черт, — пробормотал я, еще не догадываясь, что может означать исчезновение больного охранника, но понимая, что сейчас нам необходимо озаботиться его поисками.

Первым на мои негромкие призывы отреагировал Димка. Он, услышав, что Карп пропал, свалился с тесной койки, и сразу же бросился к фанерному, утыканному гвоздиками стенду. Димка собирался стащить оставшиеся без присмотра ключи. Но воровать было уже нечего — все ключи, в том числе увесистая связка, висящая на крючке рядом с пенопластовой «Э», пропали вместе с охранником.

— Я слышал, как он выходил, — сообщил нам встревоженный Минтай. — Он чуть на меня не упал, когда мимо пробирался. Я решил, что ему в туалет надо.

— Он меня щупал, — сонно добавила Катя. — Все пальцы в соплях — фу!

Мне тут же вспомнился холодный липкий предмет, попавшийся под руку, когда я искал зажигалку. Его, скорей всего, обронил Карп. Вполне возможно, предмет этот мог подсказать, куда делся хромой сторож.

Я сел на корточки.

— Что это за хреновина? — спросил вставший у меня за спиной Димка.

«Хреновина» больше всего походила на перекрученную полосу изъеденного и покоробленного жаром пластика. Это могла быть деталь автомобиля. Остатки какого-нибудь кожуха. Причудливо свернувшийся жесткий ремень. Может быть, монтажный пояс. Или даже…

— Шарф! — сказали мы с Димкой одновременно.

Да, это был обычный вязаный шарф. Но все нити его словно бы эпоксидной смолой пропитались. Только это не смола была.

Я машинально вытер пальцы о свитер и посмотрел на Димку. Он тоже всё уже понял.

— Сколько времени потребуется для обращения?

Я и сам хотел бы это знать.

— Надо его найти!

— Зачем?

— Разберемся с ним, пока он не успел обратиться.

— Получится ли? Серега говорил, что кокон ни ножу, ни молотку не поддавался, — засомневался я. — А что у нас есть? Топор и арматура.

— Попробовать стоит.

Минтай сел в кресле, спустил ноги на пол. Спросил сердито и строго — будто подчиненных отчитывал:

— Объясните, наконец, что происходит!

Катя жалась к нему, смотрела на нас круглыми глазами — ей