Шрифт:
Закладка:
Наконец, в третьем десятке ехали десятник Федор Плещеев, Ипат Муханов, Ермолай Скворцов, Иван Синявин, Гаврило Коншин, Фаддей Попов, Петр Гутман, Иван Михайлов (Головин), Иван Алексеев (Головин), царевич Александр Арчилович Имеретинский — всего, не считая комендора, 35 человек. При волонтерах было 12 человек прислуги. В отряде волонтеров были, как видим, и представители дворянского круга: сам комендор князь Черкасский, далее князь Голицын, сын Бориса Алексеевича, Нарышкин, Плещеев, Головины и простые разночинцы, причем знатные волонтеры в списках отряда назывались демократически, без титулов и фамильных прозвищ, подобно тому как и сам царь принял псевдоним Петр Михайлов. Большинство членов отряда взято было из неразлучных с Петром и готовых на все должности бомбардиров[687].
Для караула с посольством должен был идти отряд преображенцев из 62 человек под начальством майора Шмита; из них 12 человек было «устроено в гайдуки». С послами из Конюшенного приказа были отправлены с конюхами две кареты, к каждой по 6 лошадей, «да в запас по лошади с шоры, и с контари, и с седлы, и с лецы». Да в дорогу с послами «отпущено с дворцов (т. е. дворцовых приказов или дворов, заведовавших разного рода дворцовыми хозяйственными припасами: хлебенного, сытенного и т. д.) съестные и питейные запасы с стряпчими, и с подключники, и с повары, и с хлебники и с иными к тому належащими людьми; и были те дворовые люди до Новгорода, а иные и до Риги»[688]. Посольство должно было, таким образом, отправиться в составе около 250 человек[689].
II. От Москвы до шведского рубежа
2 марта двинулся в путь передовой отряд посольства «с соболиною казною и с золотыми, и с салдаты, и со всем посолским нарядом и платьем и иными всякими припасы»[690]. Этот отряд должен был ожидать посольство во Пскове. К 5 марта были изготовлены заказанные Петром еще в декабре одновременно с первым указом о посольстве две печати. «По указу великого государя сделаны в Посолском приказе две печати серебряные, одна государственная большая, а другая поменши той. И марта в 5 день нынешнего 205 (1697) г. боярин Лев Кирилович Нарышкин, смотря у себя на дворе тех новосделанных дву великого государя серебряных печатей… которые сделаны для нынешней посолской посылки во окрестные государства с великими и полномочными послы… осмотря тех печатей приказал их отвезть в поход к великому государю… в село Преображенское думному дьяку Емельяну Игнатьевичу Украинцову. И думной дьяк Емельян Игнатьевич к великому государю в село Преображенское те печати отвез того ж числа, и те печати изволил великий государь принять у него, думного дьяка, в своих, великого государя, хоромех сам, и указал великий государь ту отдачу тем печатем впредь для ведома записать в Посолском приказе в книгу»[691].
5 марта вечером Петр сдержал, наконец, обещание, данное Гордону: приехал к нему и оставался до полуночи. 9 марта давал перед оъездом прощальный пир Лефорт. «Я принял участие на празднестве у генерала Лефорта, — пишет Гордон, — после которого все поехали в Никольское, в 15 верстах от Москвы, где я провел ночь с другими. 10 марта, — продолжает он, — его величество там же после раннего обеда простился со всем обществом, состоявшим по большей части из бояр (сенаторов) и именитых иностранцев. Затем мы простились с послом и другими»[692]. Итак, Петр вместе с посольством покинул Москву 9 марта. «С Москвы марта с 9 числа, — как читаем в бомбардирском „Юрнале“, возобновившем с этого дня свои записи, — генерал Лефорт, собрався со всем обозом, поехали в путь и ночевали в селе Никольском. День был красен, а ночь была с небольшим ветром»[693]. Проведя в Никольском ночь в веселой компании и утром 10 марта распростившись с провожавшими его московскими друзьями, царь двинулся вместе с послами в заграничное путешествие. Текущее управление государством должны были продолжать бояре-министры. В частности, управление Москвой было поручено — «Москва была приказана» — князю Ф. Ю. Ромодановскому. Но царь официально считался присутствующим в Москве: все бумаги должны были поступать на его имя и исходить от его имени, и само посольство присылало свои донесения на имя государя в Москву. Отъезд его был покрыт строгой тайной; о нем было запрещено сообщать за границу. Приняты были суровые меры на почте: письма, адресованные за границу, доносит цесарю Плейер, вскрываются и уничтожаются, если в них сообщается что-либо, касающееся государства. Купцам, которые ранее ради их торговали пользовались большей свободой в сношениях с заграницей, запрещено вкладывать в свои письма письма других лиц, и купеческая переписка также вскрывается и задерживается. Сам Плейер в своем донесении от 28 марта 1697 г. уведомлял цесаря о выезде Петра, прибегая к шифру[694]. Какая была цель такой тайны? Следует признать справедливыми соображения проф. Шмурло, что инициатива этих мер принадлежала не самому Петру, а окружавшим его правительственным лицам и что тайна обусловливалась и необычайностью самого путешествия царя за границу, и несочувствием к этой поездке в некоторых кругах общества, и тем обстоятельством, что война с турками была еще не закончена и что поэтому «спокойнее было бы видеть государя у себя дома или перед вражеской армией, чем в роли туриста по Западной Европе». Петр же, не будучи инициатором мер своего правительства для охранения тайны, ничего, однако, против них не имел и, не соблюдая тайны до конца, выехал инкогнито и пользовался именем Петра Михайлова только ради удобства, но за границей, когда было надо, постоянно выступал, делал и принимал визиты в качестве московского государя[695].
Обратимся теперь к его путешествию. Выехав с послами утром 10 марта после раннего обеда из села Никольского, царь к полудню прибыл в село Чашниково, вотчину Л. К. Нарышкина, находящееся в 40 верстах от Москвы, где стоял до вечера. Послы остались там ночевать, а Петр, опережая посольство, отправился вечером далее и ехал в течение всей ночи. По «Юрналу» можно проследить, что и на этот раз он применял свой обычный прием в путешествии: днем делать продолжительные остановки и затем, выезжая с вечера, всю ночь проводить в дороге. Очевидно, Петр обладал
