– Вы где были в последний год, милейшие? – надвинулся хозяин. Широкий в плечах, да больно тощий.

– Дак энтот не отсюда, видно сразу, – отмахнулась, как от червяка, подавальщица. – Я тебе так, посмеяться…

– Хоть бы и не отсюдова, глаза иметь надо, – ругался то ли на нас, то ли на жену трактирщик.

Со стола в углу послышалась поддержка:

– Незрячий заметит, на кой тут глаза…

– Всю кровь выпили, ублюдки!

– У кумы скотину увели, оставили на сносях…

– …двадцать серебряков до зимы! Откель их взять?!

Я отвел взгляд к столешнице и тихо попросил:

– Тогда хлеба. Свежего. Есть такой?

– Два серебряка, – отрезала подавальщица.

«Дороже капральского пайка пару лет назад».

Даже Рут не стал торговаться и сбивать цену. Хлеб тоже подали паршивый, полежавший. Мы доели молча, без особого аппетита, резво и даже оставили пару медяков сверху.

– А ночлег? – предложила эта несносная женщина.

– Благодарю, э-э, мы остановимся дальше. – Я подождал, пока Рут выползет из-за стола. – Там, где по карману.

Я мог поклясться, что ни одному слову не поверили.

– Счастливой дорожки, – неискренне пожелал трактирщик, вытирая руки об засаленное полотенце.

Когда мы вышли из таверны, я кожей ощущал, как прилипли к нашим спинам взгляды местных. Кто-то шумно сплюнул.

Уже на улице Рут беззаботно улыбнулся и повел плечом:

– Ну, в этот раз не было драки. Миленькое дело, коли спросишь… Эй! – вдруг крикнул он, оттолкнув меня рукой. – А ну, пошли вон!

У седельных сумок крутились дети лет шести-семи. Один вцепился в ремень и изо всех сил тянул на себя. Кобыла Рута шевелила спиной, словно поторапливала мальчишек освободить ее от ноши.

– Давай! – запищал вор, зачем-то связавшись с подпругой.

Кобыла фыркнула и взбрыкнула, второй мальчишка не удержал равновесия и плюхнулся в грязь.

– У-у, – взвыл он.

– А ну по домам, олухи! – без особого усердия прикрикнула подавальщица.

Воры бросились прочь, едва поняли, что не успеют ничего стащить. Рут не стал их преследовать. Потрепал кобылу у гривы, неспешно подтянул ремни у седла.

– Эти только начали, – он кивнул в сторону бегущих детей. – Еще годик-два – станут мастерами. Возможно, нам стоит переночевать в прилеске. Ну, на всякий случай.

Возразить было нечего.

– И спать стоит верхом на коне, – проворчал я, проверив седло. – Чтоб не увели.

Мы торопливо собрались в дорогу. Угрюмые, выгоревшие на солнце и заплесневевшие от дождя хижины кренились к склону холма. Всего дюжина домов, небольшое село, в котором нам уже не рады.

Вот тебе и ночлег с мягкими простынями, теплой водой и солониной к ужину. Я с тоской смотрел на селян: у каждого наверняка есть спальное место.

В нос резко ударил тошнотворный запах. У ворот не было охраны, зато сидел кое-кто другой.

– Под-кха-йте на жись, – захрипел сгорбленный солдат, почти задыхаясь. То ли от пыли, то ли из-за болезни. На протянутой руке белели гнойники, рыжели странные пятна.

Попрошайка. На нем оставались подштанники болотного цвета и плащ, расшитый у горловины. Капрал? Грубый узел виднелся там, где обычно носят второй сапог.

– Милейше про-кх-шу. Под-кха…

Я пришпорил коня. Сиплый голос и смрад разложения остались позади.

– Заночуем, как стемнеет. Надо отъехать подальше от села. – Я обернулся в сторону покосившихся ворот: за нами не было хвоста.

– Воля твоя, – Рут дернул плечом.

Запах грязного больного тела не преследовал нас, его сменили подмокшие луговые травы и вечная хвоя дорог. Но почему-то мне все еще было тошно.

На рассвете, дорога к Волоку

– Будеф? – Рут отломил кусок хлеба и придержал его над дорогой. Кобыла сонно перебирала копытами, вихляла вдоль дороги.

– Нет, спасибо. Что-то не лезет. – Я прочистил горло, пытаясь проснуться.

Кобыла снова отшатнулась в сторону, и Рут цыкнул на нее, чуть не выронив последний перекус, что у нас был.

– А вря. – Приятель разделался и со вторым куском.

Мы ехали по вытоптанной тропинке, и солнце почти вылезло из-за холма. Стало теплее.

– Дорога дальняя. – Рут взболтал флягу и остался недоволен: похоже, запасы сливянки кончились. – Чего расскажешь?

Я поискал взглядом хотя бы одну сносную тему для разговора. Гнилые пни у обочин? Хворые ели? Пасмурное небо, как серый флаг над землей? Соломенные крыши?

– Смотри-ка, деревня, – приятель сам завел разговор.

– Мгм.

За покосившейся оградой лежали растрепанные валки соломы.

– Коли не говоришь, тогда слушай. – Рут занялся любимым делом. – Была у нас одна забава, ну, в моем селе, где матушка жила. Как девица в подоле принесет, так всей семьей идут в поле или на реку. Озеро тоже сойдет. – Рут задумался. – Братья ее, отец, жениха тоже можно, коли нашелся, – приятель хмыкнул, – берут они все по камню, примерно равному на вид.

Солнце уже поднялось, а селяне еще не проснулись – больше всего шума создавал Рут.

– Называют имя, кто дальше всех камень бросит, – так подарок и назовут. Вот так я свое имечко и получил, спасибо братцу моей матушки. Говорят, у него были длинные крепкие руки. И очень злой язык, теперь уж ясно. – Приятель задумался. – Я потом узнал, что какого-то служку нижних богов звали Рутом или что-то в этом роде. Брат такое имечко сосватал, поскольку нагуляла от моего папаши. Старался ведь дальше всех бросить, а? Хер их знает, в чем они с отцом не поладили и при чем тут я. – Рут почесал затылок. – Как думаешь, соврали?

Я пожал плечами и остановил скакуна. У дороги не веселились дети и не выпасали скот. Кровля ближнего дома обвалилась, и труба печи скорбно склонилась над руинами. Во дворе у дровяника стоял деревянный конь в четверть от моего роста, с кривыми ушами и без глаз.

– Хм. – Рут почесал затылок. – Есть кто живой? – крикнул он. С крыши сарая вспорхнула ворона. Больше никаких звуков и не было. – Занятно. В прошлый год, помнится, я тут славно выпил.

На фасаде самого нового дома виднелась вывеска с молотом.

Земли Волока, теперь под новым господином. Еще беднее и хуже, чем они были в нашу первую встречу. Год назад, два года тому назад…

– И куда они ушли? – Приятель направил кобылу к сараю. – Дома-то хорошие, я, может, кого погляжу?

– Поехали, – мрачно сказал я.

Рут с тоской посмотрел на флягу.

– Ну, не судьба. Ты точно не голоден? Несчастен человек без завтрака, вот что я скажу. Как приедем, сядем пить. – Рут уже все распланировал, его глаза блестели. – Первая, как водится, пойдет за славную победу Восходов. И не думай отлынивать, ты мне крепко задолжал!

Зеленая полоса лугов слилась с темными кронами. Кругом лежала скошенная трава, мертвая и оставленная