– Господин Эйв Теннет, – Стефан благостно вздохнул, подсказывая. – Герольд, первый враг теней…

«Укротитель собственных фантазий», – я хмыкнул.

Прощания затянулись. Эним Годари обладал удивительной памятью: он перечислял капралов поименно, не подглядывая в свиток. Может, и выдумывал на ходу – во всем войске не нашлось бы того, кто решился бы исправить господина второго Восхода.

– Лучшие из лучших, – всхлипывал незнакомый солдат по правую руку и вытирал сопли рукавом.

Я отошел чуть левее. Мой сосед слева напоминал кремень – пусто глядел перед собой.

– Вечная память тем, кто сражался за… – Эним моргнул и прервался, будто и сам не понимал, за что мы, собственно, гибли. Тут же рядом с ним засуетился Хенгист и что-то нашептал. – За свою семью, друзей, близких! – Эним переглянулся с сержантом, добавил чуть громче: – Тем, кто положил конец мятежу!

Солдаты откликнулись менее уверенно: постучали кулаками в грудь, позвенели доспехами.

– Ура Восходам!

– Солнце на горизонте, солнце…

Не стоило и уточнять – все ждали наград, а не очередной проповеди, скорбных причитаний и бесед о том, что давно утрачено. Видит небо, в речах Годари был еще хуже, чем я.

– Сейчас, сейчас, – от нетерпения толкался солдат позади. – Дождалися!

Свиток в руках Энима поменялся. По рядам прошел вздох облегчения. Гвардейцев толкнули поближе к помосту, образовав неровный овал. Казалось, стоит уступить еще два шага, и жадные солдаты набросятся на господ, поделят содержимое ящиков, сдерут одежду с графа, как не раз поступали с мертвецами…

– А теперь о живых вспомнили, – буркнул кто-то с третьего ряда.

Грустные широкие брови Энима сдвинулись, когда он развернул новый свиток. Гвардейцы оттеснили толпу на пару шагов. Стефан топнул ногой, отчего помост скрипнул.

– Тишина! Ти-иха-а!

Сопение бойцов и шорох бумаги – краткий миг тишины.

– Лэйн Тахари! – громко объявил Эним и растерянно посмотрел на толпу.

Я вздрогнул.

«Первым? Не слишком ли…»

– Есть такой?! – гаркнул Стефан, высматривая наш ряд. Кажется, он специально меня не замечал.

– Нельзя ли побыстрее? – взвыл писарь за спиной Энима, словно у него чернила вот-вот высохнут.

На негнущихся ногах я вышел вперед. Блеск сотен глаз, шепот и беснующийся на ветру штандарт. Шаги по брусчатке, которую мы заливали кровью на прошлой неделе. Брусчатка, на которой лежали тела и в которую втыкались стрелы…

Я выдохнул и ускорил шаг. Не помнил, как оказался у помоста и как преклонил колено. Эним Годари грустно улыбнулся, посмотрев на меня свысока. Опустив подбородок к груди, я видел лишь его вытянутую тень с неправдоподобно короткими руками. Зашуршала ткань, и к первой тени прибилась вторая – Стефан.

– За верную службу и храбрость. – Тень графа взяла в руки нечто похожее на сверток. – Я, Эним Годари…

«О какой награде шла речь?»

Я покосился на толпу слева. Шайка Кромвеля стояла в первом ряду, и казалось, они вот-вот бросятся с кулаками на графа, меня или гвардейцев. Нетерпение читалось на их лицах, словно мы стояли у отхожего места второй час.

– …благодарю от всего сердца и награждаю… – Сверток снова зашуршал. На брусчатку рядом со мной упали полы плаща. Вдоль загиба шла толстая дорогая крашеная нить. Точь-в-точь такая же, как у Стефана, Маркеля и Эдельберта. Дальше я не расслышал ни слова: в голове образовалась пустота.

Сотня в подчинении. Жалование, а может, и тихий угол в казарме. Бумаги и свитки, распоряжения, взятки, праздные смотры, парады…

Сытая жизнь. Только протяни руку да возьми. Вот он, чертов плащ, здесь. Совсем рядом. Честная награда, выстраданная, заслуженная потом и кровью.

Я грустно улыбнулся. За спинами гвардейцев высилась крыша кузни. А за ней, между первой и второй трубой, торчали обломки стены. В свою очередь за обломками красовались выступы на донжоне. Там, где все еще висел Бато или то, что от него осталось на жаре. Удивительно, сколь крепко держатся человеческие кости, особенно на хребте и у шеи…

Господин Бато. Памятник человеческой умеренности.

– Прошу меня извинить, но я не могу принять вашу благодарность, господин. – Я опустил взгляд еще ниже. – Пока есть люди, достойные ее куда больше. – В горле запершило. – Достойнейшие люди.

Эним Годари неуверенно потоптался на месте. Он все еще держал плащ в руках – тень с большой ношей.

– Кхм. – Похоже, в горле запершило не у меня одного. – Могу ли я узнать, о ком вы, э-э?

На площади начали судачить. Я незаметно покосился на толпу у кузни, где стоял Кромвель. Действительно, достойнейших или хотя бы достойных я не видел.

– Господин Урфус, без сомнений. Господин Маркель и господи Стефан, их вклад в…

Эним очень деликатно хохотнул.

– Право слово, не могу же я наградить их сотней дважды?

Толпа заволновалась еще больше. Кто-то дерзко выкрикнул:

– Неча прибедняться! Коли господин говорит…

Кто-то осадил спорщика, и я выпалил:

– Господин Кромвель, – воздух в легких закончился, как и вся правда во мне, – привел подмогу к холму, когда мы и не надеялись на победу…

Пока я лгал, я представлял себе лицо Энима Годари. Как улыбка превращается в гримасу отвращения. Если после такого мне хоть кто-нибудь даст рекомендацию, возьмет к себе на службу – о, это будет чудо!

Носки сапог Энима зашевелились. Он разминал пальцы ног, пока я унижался и сочинял небылицы.

– …таким образом, я, ваш покорный слуга, без известного рода и надела, не имею никакого права…

– Да понял я, понял, – вздохнул Эним. И добавил тише: – Что за люди…

Когда мне позволили встать, я поблагодарил Энима за проявленную щедрость, его благоразумное правление вторым Восходом и блестящий поход на земли Волока. Убираясь прочь, я в последний раз позволил себе глянуть на Кромвеля. Тот изобразил искреннее изумление и пал ниц, приговаривая что-то о великой чести и неожиданной награде. Грязь под ногами казалась куда симпатичнее этих людей. Я остановился в первом ряду, ибо не мог просто уйти: церемония только началась.

«Достойнейшие».

Рута, по счастью, нигде не было. Наверняка отсыпается после пьянки. Слушать еще и его упреки у меня не осталось никаких сил.

Плащ, украшенный золотистой нитью у горловины, обнял чужие плечи.

– Нет таких слов, которыми я мог бы… я… передать свою…

Кромвель пустил слезу весьма эффектно, стоит признать. Даже бросился лобызать руку господина, но его тут же оттеснили гвардейцы.

Судьба уберегла меня от упреков Рута, но не пощадила в другом.

– Тебе что, яйца прищемили? – Эдельберт протиснулся через ряд зевак, встал рядом и даже не посмотрел на меня. Он говорил тихо, шевелил половиной рта, явно опасаясь, что