штифт, — об этом не знал и никто из членов экипажа; они только знали, что он где-то должен быть. В результате мы так его и не нашли. И вот наконец днище шлюпки коснулось поверхности воды, но мы не могли отсоединиться от спускного механизма. Струя воды отталкивала нас, а огромный лайнер притягивал к себе, что, впрочем, почти не мешало. Вспоминая ту ночь, я понимаю, как нам повезло. Мы ведь могли коснуться воды одновременно с тем, как вода из отверстия ударила шлюпке в нос, а не посередине… Во всяком случае, под действием трех разнонаправленных сил нас несло параллельно корпусу «Титаника», прямо к тому месту, куда спускали шлюпку № 15. Задрав голову, мы увидели, что ее уже спускают с палубы В; должно быть, посадку в нее начали сразу после нас. Мы закричали: «Перестаньте спускать № 14!»[1] Экипаж и пассажиры верхней шлюпки, услышав наши крики и увидев, что мы находимся непосредственно под ними, закричали то же самое матросам на верхней палубе; но, очевидно, те не слышали, потому что верхняя шлюпка постепенно опускалась — двадцать футов, пятнадцать, десять… Мы с кочегаром на носу встали и дотронулись до ее днища, нависавшего над нашими головами, пытаясь оттолкнуться. Казалось, ничто не помешает второй шлюпке упасть на нас, но в тот миг еще один кочегар с ножом подскочил к талям, которые по-прежнему удерживали нас, крикнул: «Раз! Два!» — и обрезал канаты. В следующий миг мы вышли из-под шлюпки № 15, а ее днище коснулось воды в том месте, где только что стояли мы. Не знаю, как удалось обрезать носовые; наверное, таким же способом. Нас сразу же понесло прочь от «Титаника». Гребцы взялись за весла.

Думаю, выбравшись из-под шлюпки, которая грозила упасть нам на головы, мы все вздохнули с облегчением и благодарностью. Однако во время спуска никто не плакал; и никто из женщин не повышал голоса в страхе или истерике. Думаю, в ту ночь мы все многое поняли о природе страха. Оказалось, что встреча со страхом лицом к лицу не так страшна, как его ожидание.

Экипаж нашей шлюпки состоял из поваров и стюардов, первых, по-моему, было больше, их белые куртки были видны в темноте, когда они гребли. Сомневаюсь, чтобы кому-то из них приходилось грести до той ночи. Всю ночь их весла перекрещивались и ударялись друг о друга; если бы наша безопасность зависела от скорости или точности гребли, нам пришлось бы тяжело. С одного конца шлюпки на другой начали кричать, советуя, что делать, куда нам нужно плыть; мне показалось, что никто не знает, как действовать. Наконец мы спросили: «Кто у нас за старшего?», но ответа не последовало. Затем мы пришли к общему согласию и выбрали старшим того кочегара, который стоял на корме и управлял рулем. Он правил, определял курс, окликал другие шлюпки и поддерживал с ними связь. Правда, мы по-прежнему не знали, куда плыть и что делать. Наш план действий был простым: держаться рядом с другими шлюпками по мере возможности и ждать, пока нас подберут другие пароходы. Очевидно, перед тем как покинуть «Титаник», экипаж слышал о радиограммах, но на моей памяти никто не говорил, что нам удалось связаться с другими судами, кроме «Олимпика». Все уверяли, что «Олимпик» придет к нам на помощь. Кое-кто даже пытался определить расстояние, которое предстояло пройти «Олимпику». Произведя расчеты, мы пришли к выводу, что нас подберут примерно в два часа пополудни. Впрочем, «Олимпик» был не единственной нашей надеждой на спасение; мы все время озирались по сторонам, надеясь увидеть во мраке огни парохода. Мы думали: может быть, другие пароходы подойдут достаточно близко и увидят огни, которые горели на некоторых шлюпках. Почти никто не сомневался в том, что нас подберут на следующий день. Мы знали, что радиограммы передаются с корабля на корабль и, как сказал один кочегар: «Завтра к вечеру в море будет полно кораблей; они будут прочесывать океан и искать нас». Некоторые даже думали, что прежде «Олимпика» до нас дойдут быстроходные торпедоносцы. Однако «Олимпик» оставался самым быстроходным лайнером; еще восемь судов находилось в радиусе трехсот миль от нас.

Какое облегчение и какую благодарность испытали бы мы, узнав, как близка помощь и сколько кораблей получили наши послания и спешат к «Титанику»! Думаю, ничто не удивило нас больше, чем сознание, что много кораблей находилось достаточно близко и способно было спасти нас через несколько часов. Почти сразу же, покинув «Титаник», мы увидели впереди по правому борту огни и решили, что там корабль: два огня, один над другим, не были похожи на фонари какой-то из наших шлюпок. Мы даже какое-то время гребли в ту сторону, но огни потускнели и скрылись за горизонтом.

Однако я опережаю события; вначале мы ничего не знали. Мы во все глаза смотрели на «Титаник», который только что покинули. Отходя от него на веслах, мы все повернулись и смотрели на величественное судно, возвышавшееся над нашим суденышком. Мне не доводилось лицезреть более необычайного зрелища. Теперь я понимаю, сколь беден язык, не способный передать тем, кто там не был, подлинное впечатление от того, что мы видели.

И все же я попробую; вся картина настолько драматична, что, хотя невозможно передать словами подлинные масштабы корабля, стоявшего неподалеку, можно попытаться нарисовать хотя бы эскиз. Во-первых, погодные условия в ту ночь никак нельзя назвать обычными. Нас окружала красивейшая ночь; небо без единого облачка, мириады звезд — они сгрудились так тесно, что местами казались скорее огромными сверкающими пятнами света на черном фоне. В чистом воздухе, свободном от всяких газов, звезды сверкали в десять раз ярче. Они мерцали и переливались, и небо казалось декорацией, созданной для звезд, витриной, призванной продемонстрировать их чудесную красоту. Они казались так близко, и свет их стал так ярок, что фантазия подсказывала: звезды видят внизу красивый огромный лайнер, терпящий бедствие. И вот они усилили блеск, чтобы передать послания по черному куполу неба; они переговаривались друг с другом и рассказывали о беде, которая происходит в нижнем мире. Позже, когда «Титаник» скрылся под водой, а мы легли в дрейф и ждали рассвета, надеясь скоро увидеть огни корабля, я взглянул вверх, на идеальное небо, и понял, почему Шекспир написал красивые слова, которые он вкладывает в уста Лоренцо:

Сядь, Джессика. Взгляни, как небосвод

Весь выложен кружками золотыми;

И самый малый, если посмотреть,

Поет в своем движенье, точно ангел,

И вторит юнооким херувимам.

Гармония подобная живет

В бессмертных душах; но