— Мне так хотелось всё вернуть… — с болью призналась Оляна.

— Мишка… он такой, какой есть сейчас. Либо таким его и принимать, либо лгать самой себе. А вот те черты характера, которые тебе понравились, когда он был под колдовством, запомни — их и нужно искать в мужчинах. Вот оно, то ценное, что стоит вынести из этой ситуации.

— Знаешь, от нашего разговора мне стало намного легче, — улыбнулась сестра. — Лучше, чем от разговоров с Полиной Геннадьевной.

Озара поморщилась от упоминания психологички. Вот уж кто точно не заслуживал никаких откровений о личной жизни, иначе через пять минут об этом будут знать сначала вся учительская, а потом пол-Себежа.

— Потому что мне ты можешь сказать всё. И я всегда пойму тебя правильно. А вместе мы обязательно что-нибудь придумаем.

Их разговор прервала Ожега, которая вернулась из «мозгопыточной».

* * *

Озара только облегчённо выдохнула, когда Ожега поведала им, как всё прошло у психолога, и чуть подсластила пилюлю тем, что после Инициации можно будет что-то изменить в своём внешнем виде. Озаре нравилось, как выглядела та же Катя: старшая сестра частенько меняла имидж и окрашивала волосы в совершенно разные цвета «как в аниме», — впрочем, обычными людьми это воспринималось нормально. Озара считала, что ей бы пошёл какой-то светлый оттенок красного или рыжего.

За разговорами о вариантах смены имиджа они дошли до своего официального жилья, расположенного меньше чем в двух кварталах от школы, в относительно новой двухэтажке на восемь квартир. Здесь было четыре комнаты, то есть у каждой из них своя комната и вроде как общая гостиная, где как бы жили родители. Но на самом деле большой двуспальный диван там никогда не расстилался, а родители на памяти Озары, появлялись здесь всего пару раз — и то для того, чтобы мелькнуть перед соседями или встретить ту соцработницу, которую им «организовала» школа. Ну и ещё раньше приходил двоюродный брат Ожеги — Огневзор, чтобы посмотреть телевизор. Но потом Огневзор отправился к родне на обучение и наведываться почти перестал.

Свою комнату в себежской квартире Озара устроила полностью по своему вкусу. Жаль, нельзя было поставить на полки любимые и откровенно волшебные вещи и книги, но и так она сама сделала руническую защиту помещения. Кроме учебников и книг по истории полки занимали объёмные кодексы с законами Яви и ещё более пухлые комментарии к ним. На стенах висели фотографии Кати, Озары с сёстрами и их класса.

Самым ценным, что тут было, Озара считала компьютер, подключённый к Всемирной паутине, по её мнению — венец человеческого гения и доказательство того, что если очень надо и хочется, смекалка подскажет невероятные решения даже без магии и помощи богов. У каждой из них был свой «агрегат», как выражался папа-Боеслав, который технику не слишком-то жаловал, чтобы делать уроки и просто искать что-нибудь в интернете. Хотя по истории славян лучше ничего не искать: сплошной обман и разочарование, как уже не раз убеждалась Озара. Впрочем, даже в этой куче лжи и мусора можно было найти крупицы искорёженной, но истины. И ей было интересно соотносить собственные знания с тем, что осталось после «Первого исхода в Беловодье» в памяти Яви.

— В Гнездо сегодня пойдём? — спросила Ожега, кивнув на большое ростовое зеркало в конце коридора. Именно там находился портал.

— Ну… А что там делать? — пожала плечами Озара. — Поесть разве что, но я думала перехватить бутербродов, там колбаса точно ещё оставалась в холодильнике. Бабушке Зине я говорила, что на семидневке проще тут пожить, и отпросилась до пятницы.

— Хочешь побольше в соцсетях пообщаться? — спросила Ожега, которая с некоторых пор тоже оценила достижения людей по части общения. В последнее время сестра зависала на каком-то сайте то ли оружейников, то ли любителей оружия и старины, так что тоже не особо спешила после уроков в Гнездо.

— Почему бы и да? — улыбнулась Озара. — Хочу уроки поучить, пока домашку сделаю, потом немного и в соцсетях зависнуть, а то всё некогда и времени толком нет, сначала учёба, потом связи нет. Неплохо было бы выяснить, что там со всей ситуацией с Мишей и кашей, которую вы заварили. Чтобы ещё и это не вышло из-под контроля.

— Родителей всё равно нет. Так что я тоже останусь, — кивнула Ожега, заглядывая в холодильник. — Есть вареники с картошкой и квашеной капустой замороженные, бабушкины. Сварим? Значит, Оляна всё рассказала?

— Рассказала. Вареники я тоже буду. И тоже остаюсь, — заглянула на кухню Оляна, которая успела переодеться в домашний халатик. — А сметана есть?

— Есть, — кивнула Ожега. — Вообще такое ощущение, что в холодильнике значительно прибавилось продуктов, видимо, чтобы мы не оголодали. Яйца появились, которых вчера не было, и сметана, и сливки, и молоко. Сыр ещё домашний. Овечий.

Озара заметила накрытую полотенцем миску. В нос ударил дразнящий аромат выпечки, которая оказалась ещё тёплой.

— Ой, бабушка ещё и шанежки с картошкой приготовила! Разливайте молоко, есть будем, — на некоторое время все проблемы отошли за задний план. Всё таки «солнечные» шанежки у бабушки получались просто обалденными.

Примечание:

*Вервь — древнерусская сельская община, отличительными особенностями которой являются принадлежность к какой-то территории или природной зоне, примерно равное распределение благ между членами общины и круговая порука. В верви второстепенность важности рода не позволяла выдвинуться вперёд различным семейным кланам. Даже постепенное обогащение общин и повышение производительности труда внутри них не приводили к усилению неравенства. Отношения в деревне были крайне устойчивыми и не позволяли развиться «капитализму», когда каждый зарабатывал для себя. Члены верви жили бок о бок и заботились друг о друге, община приходила на помощь в случае неурожая или каких-то форс мажорных обстоятельств.

Помимо всего прочего, крестьянская община на Руси также издревле защищалась княжеской властью. Позднее Рюриковичи также не позволяли своим подчинённым завладеть крестьянскими общинами, сохраняя баланс в деревне, от которой зависело пропитание всего государства. Нормы отношений между сельчанами и боярами были закреплены в «Русской правде» — своде славянских законов, принятом при Ярославе Мудром. В этом документе говорилось о верховном праве князя судить феодалов за произвол,