Дядя Солиман совсем не требовал, чтобы Зульфия вышла к нему, закутанная в черную мелайю, как принято во многих семьях. Нет, дядя Солиман человек просвещенный, передовой. По крайней мере, так он сам величает себя. Мать Зульфии со смирением передала дочери волю дяди Солимана, самого уважаемого человека в ее роде, — одеться по-европейски, по новейшему фасону. Мелайя не годится, мелайя скрадывает достоинства тела. А дядя Солиман должен их оценить. И потом решить, годится ли Зульфия в жены его сыну Исмаилу.

Мать только вздыхает и молится. Она вовсе не понуждает Зульфию выходить замуж. У Зульфии хорошая, добрая мама, и Марьяшке ее жаль, — очень уж она тихая и покорная. Но иначе ей нельзя: Солиман Бободур — глава в кругу родни, а в семье приказывает Сурхан, единственный мужчина. Сурхан, уходя в плавание, велел строго-настрого: показать Зульфию дяде Солиману. Авось ей выпадет счастье войти в его дом.

Зульфии, однако, это вовсе не кажется счастьем. Сегодня утром она прибежала к Марьяшке в слезах. На море Марьяшка не поехала, подруги совещались весь день. Спрятаться! Другого выхода нет.

И вот они обе на пустыре под деревом. Зульфия смотрит на купол мавзолея. Ей, наверно, чудится святой Искандер-баба.

— Не смейся, — шепчет Зульфия. — Вдруг он рассердится, накажет меня, и я никогда не выйду замуж.

— Дурочка ты, — отвечает ей Марьяшка. — «Накажет»… Да ну тебя, Зю, не глупи!

Мотор крупорушки не прекращает своей шумной, чересчур шумной работы. Тук-тук-тук! Выключили бы его, хоть ненадолго! Марьяшка злится: противный мотор, мешает слушать…

Дом Зульфии близко. Может быть, дядя Солиман перестал ждать и уже вышел на улицу, к коляске, и прощается с матерью Зульфии. Может быть, уже поехал к себе несолоно хлебавши. Ничего, ну ничегошеньки не слышно из-за мотора!

— Сурхан меня убьет, — шепчет Зульфия. Марьяшке становится страшно.

— Не убьет, — говорит она, поеживаясь. — Да его не пустят туда…

— Ты думаешь?

Что это с Зульфией? Ведь все же ясно: она не станет ссориться с братом, она просто возьмет да и поступит в школу-интернат в другом городе. Понятно же, Сурхана туда не пустят. Такого сумасшедшего…

— А дяди Солимана я не боюсь, — говорит Зульфия. — Он поворчит немного и забудет.

Смешной этот дядя Солиман! Марьяшка не видела его, но ей известно очень многое про дядю Солимана со слов подруги. Для иностранцев он мистер Боб. Он всю жизнь работал гидом, водил экскурсии, и очень гордится этим. Сейчас у него одно занятие: найти невест для своих трех сыновей. Он передовой человек, дядя Солиман, но его сыновья не смеют жениться по собственной воле.

Ищет он давно, но он капризный, дядя Солиман, этот смешной мистер Боб. Марьяшке он представляется маленьким и толстым, с одним зубом, торчащим изо рта.

Нет, Зульфия ему не подойдет. Поглядеть на Зульфию в шелковом платье он не прочь — еще бы, такая красивая… А в его доме все по обычаям: женщины ходят в черном, живут на своей половине, за перегородкой.

Мотор наконец умолк. Тихо, совсем тихо. На лоцманской улице у кого-то играет радио. Бьют часы. Это тоже радио передает, но неизвестно откуда.

Марьяшка явилась домой около одиннадцати — ей уже давно полагалось спать.

— Натворили вы! — сказала Вера.

Она снимала колючки, приставшие к волосам дочери, к ее курточке, выгоревшей добела. Марьяшка чувствовала, что руки у матери не сердитые, и удивлялась: мать как-то проведала! Но каким образом?

— Мы с Зульфией…

Лучше не объяснять все же, чем была занята с Зульфией. Была с Зульфией, и точка, пока…

— Да, для меня не новость, Марианна. Радуйся, что отца нет дома.

Вере хотелось вложить в эти слова упрек, негодование, но не получилось… Ее разбирал смех. Перед ней маячил мистер Боб, недавний посетитель. Мистер Боб, слезающий с коляски в своей длиннющей галабии. Мистер Боб поклонился сперва по-восточному, приложил руку ко лбу, а затем шаркнул маленькой ножкой в модной остроносой туфельке.

То, что он мистер Боб, и то, что он сорок восемь лет проработал в туристской фирме «Левант», Вера узнала сразу, в первую же минуту.

Потом мистер Боб произнес несколько пространных извинений и спросил, не здесь ли находится его родственница Зульфия. Он слышал, что дочь уважаемой миссис — ее подруга.

— Нет, — сказала Вера, — они были тут… Они где-то гуляют.

Вероятно, ей не следовало говорить «гуляют». Это прозвучало слишком легкомысленно. К тому же время для прогулок было позднее.

— О, ушли обе?..

И тут церемонная вежливость покинула мистера Боба, он впал в раздражение. Кадык на тонкой шее запрыгал, пальцы, унизанные кольцами, сжали резную рукоятку посоха. Мистер Боб забылся до того, что дробно застучал посохом об пол.

— Миссис очень неосторожна, — сказал он. — Миссис не у себя в Европе… Девушкам не подобает гулять одним…

— Они еще дети, мистер Боб.

— Нет, миссис… Миссис ошибается…

Он лишь слегка наклонил голову и влез в коляску, высоко подобрав полы галабии. До Веры долго доносился глухой, деревянный стук бубенца, — словно колотушка старого, ворчливого ночного сторожа.

Нет, нельзя сердиться на Марьяшку!

14

До того как Сурхан попал на «Тасманию», капитан Азиз оказал ему честь — отвез его на своей машине к себе и удостоил беседой. В то время Сурхан внимал капитану Азизу почтительно. Каждый звук из уст благодетеля принимал как золотую монету. Больше того — как слиток высшей мудрости.

Беседа в доме капитана, на веранде, выходящей в сад, услаждалась еще заморским вином, сладким, как финик. Сурхан в рот не брал вина, но почтенный Азиз убедил его Нарушить заповедь. «Аллах в темноте не увидит, — сказал капитан Азиз. — Аллах тоже отдыхает, как и все мы…»

Посасывая вино с кусочком льда, Азиз бранил европейцев. Немцы, англичане или русские — все они одинаковы, все являются сюда лишь ради своей выгоды. Русские особенно опасны, так как клянутся в дружбе и уже успели кое-кому замутить рассудок.

Сурхан соглашался, громко бранил европейцев и спрашивал, долго ли правоверным терпеть от них.

Азиз увел Сурхана во внутренние покои, усадил на тахту и только тогда ответил. Нет, терпеть осталось недолго. Истинные патриоты республики решили прибегнуть к суровым мерам. Европейцев надо отвадить, раз и навсегда отвадить. И прежде всего закрыть для них канал.

В голове Сурхана шумело, лукавые духи, заключенные в заморском вине, лихо отплясывали в черепной коробке и размахивали кулаком. Да, почтенный Азиз прав, надо проучить проклятых иноземцев.

— Но взяться надо с умом, — сказал почтенный Азиз. — Так и быть, я тебе объясню замысел наших патриотов, но сперва ты должен поклясться мне: никому ни