Консьерж Эфрем приносит чай, кофе, сухое молоко, сахар и что-то из списка ниже (это зависит от того, внесена ли оплата за наше проживание – если да, можно купить больше еды): тосты (из домашнего хлеба) или, если хлеба нет, блинчики, маргарин, джем, бананы или ананасы. Мы никогда не знаем, что будем есть, если вообще будем. Иногда бывают только напитки. Обычно к восьми утра мы расправляемся с завтраком и возвращаемся в свои номера, чтобы собраться. Примерно к половине девятого тот, у кого есть ключи от одного из трех наших «Лендроверов», открывает машину, и мы грузимся. Ехать всего пять минут, но дорога грунтовая, очень ухабистая, разбитая и все время в гору. На повороте у церкви стоят местные жители в надежде подработать. Мы взяли всего семерых, они помогают нам на раскопках и стирают вещи. Дальше мы проезжаем мимо желтой предупредительной ленты – ганские миротворцы опускают ее для нас, мы подъезжаем к церкви и паркуемся возле палаток солдат.

Те, кто работает непосредственно в могиле или занимается вскрытиями, переодеваются в защитные костюмы: пропахшие потом и гнилостным смрадом разложения комбинезоны и резиновые сапоги. «Могильщики» прихватывают с собой ведра, лопаты, кирки, мачете (рубить ветки деревьев), садовые совки, щетки, наколенники, мешки для трупов и бумажные пакеты (для мелких костей, фрагментов одежды и других артефактов) и направляются к дальней стене церкви, откуда спускаются непосредственно в захоронение. Сколько-то времени уходит на то, чтобы проинструктировать землекопов, поприветствовать миротворцев и установить видеокамеры (несколько часов в день нас снимает стационарная видеокамера, фиксируя общий ход эксгумации).

Каждый день трое из нас, кроме Билла, работают на могиле. У каждого есть свой участок. Подсчет обнаруженных тел производится только по черепам – только так мы сможем получить сколько-нибудь объективные цифры по убитым людям (у каждого одна голова, поэтому тел не может быть меньше, чем голов). Но номер не присваивается телу до тех пор, пока оно не очищено достаточно – причем без фактической эксгумации – от земли и от костей, которые, возможно, принадлежат кому-то другому. Когда тело очищено и пронумеровано, нужно вызвать нашего фотографа Ральфа. Он снимает находки, положив рядом линейку, стрелку, указывающую на север, и табличку с порядковым номером. Затем Дуг, находящийся в нескольких метрах вне могилы, запускает картографическую станцию Sokkia, а мы начинаем отмечать картографическим датчиком «точки» на трупе, крича Дугу то «левое плечо», то «правое колено», чтобы он мог зафиксировать эти координаты в электронной карте. И только после всех этих манипуляций мы совместными усилиями вытаскиваем тело из могилы. Затем останки помещаются в пронумерованный мешок и транспортируются на носилках в церковь либо нашими силами, либо с помощью местных.

Работники из числа местных жителей помогают нам не только носить трупы. Они также таскают ведра с землей, которую мы счищаем с тел. Бóльшая часть местных говорит только на киньяруанда, но есть один молодой человек по имени Роберт, он знает киньяруанда, французский и английский, а потому служит своего рода переводчиком-координатором, помогая нам общаться с местными. Среди прочего наше общение сводится к обсуждению, какой выкуп потребует мой отец, если я соглашусь выйти замуж за одного или сразу нескольких из местных. (Я думала, что это шутка… Но когда назначила цену в 500 коров, через неделю мне абсолютно серьезно предложили 250 долларов и 250 коров. Я подняла цену до миллиона коров, на что услышала: «Миллион коров?! За что?!» Я ответила: «А, то есть вас заинтересовало мое предложение?»)

Около полудня мы делаем перерыв на обед, рабочие уходят поесть в город, а мы устраиваемся в подветренном месте возле церкви – раньше там была «антропологическая зона». От нас ужасно пахнет, но снимать комбинезоны нет никаких сил (вдобавок трупный смрад въедается даже в нижнее белье), так что без ветра никак. С того места, где мы сидим, открывается вид на озеро и город Кибуе и единственную дорогу в Кигали. Множество звуков сплетается в шум – шум ветра, песни рыбаков, шорох шин, обрывки разговоров… Сегодня на обед продукты, большей частью привезенные по случаю из Кигали: арахисовое масло, бисквитные печенья, плавленый сыр типа «Веселой буренки» и яблоки, – и что-то из того, что мы добыли на местном рынке, неподалеку от тюрьмы Кибуе.

К часу дня обед заканчивается, и мы вновь спускаемся в могилу и работаем до пяти вечера, если Билл в Кигали, и до шести-семи, если он с нами. Дуг и Мелисса на основании личного опыта работы с группами на долговременных раскопках назначили пять часов вечера временем окончания работы. Как показывает практика, люди лучше работают, когда больше отдыхают. По окончании рабочего дня мы накрываем тела брезентом, чтобы защитить останки от дождя и собак, и ползем к противоположной от нашей «обеденной зоны» стороне церкви, где принимаем благословенный горячий душ в прекрасных итальянских душевых кабинках, завезенных нашим британским шефом логистики Джеффом Бакнеллом.

Вернувшись в гостиницу, все обычно разбредаются по своим номерам, чтобы немного отдохнуть в одиночестве, а уже потом отправляются на веранду и заказывают ужин. Ждать ужина приходится около часа. Думаю, дело в том, что в этой гостинице есть только один повар. Эндрю Томсон, координатор нашего проекта и новозеландец, пошутил как-то, что в гостинице есть выбор из четырех блюд, два из которых недоступны для заказа. Однако все не так уж и плохо: всегда можно рассчитывать на кебаб из козлятины, спагетти и филе де бёф. Меню, кстати, занимает без малого две страницы, правда, большинство блюд и вправду недоступны для заказа. Если очень повезет, можно отведать тилапию, местную озерную рыбу. Если хочется чего-то легкого – тост с поджаренным сыром. К любому заказу дают гарнир – рис или картофель фри. Вот разве что к тосту картофеля фри не дождешься. Эфрем искренне убежден в абсолютной несовместимости этих блюд. Заказы обязательно перепутают, но никто не спорит и ест, что дают, потому что переделывание заказа – это еще час времени. Из напитков есть фанта (апельсиновая или лимонная), кола и пиво. А вот десертов нет. Вообще. Говоришь Эфрему на французском: «Можно, пожалуйста, вот это пирожное?» – и тыкаешь пальцем в нужную строку меню. Лицо Эфрема тут же принимает болезненное и виноватое выражение, он чуть склоняет голову набок и вздыхает, указывая на строчку в меню: «А-а-а, пирожное…» – и отрицательно покачивает рукой. Затем издает еще