— Одноглазый? Я этого не заметила… Хотя я и не присматривалась.

— Присмотришься — увидишь, — рассудила женщина. — Он не позирует, что, модель какая? Но и не прячется. Он просто сам по себе. Я к нему в душу не лезу. Я по его работам вижу, что руки у него золотые, за то и держат. Ну и другие причины есть, понятное дело.

— Какие?

Мастер ненадолго прекратила работу, посмотрела на Лану, задумчиво прищурившись. Чувствовалось, что посплетничать ей хочется, но так, чтобы об этом не разведало начальство. Она бы не стала обсуждать такое с первой встречной, однако Лану она уже считала одной из «своих», это стало лучшей рекомендацией.

— У меня кума здесь юристом работает, — наконец сказала она. — Я через нее в компанию и устроилась. А Пашка — через Лаврентьева.

— Да, мне показалось, что они друзья…

— Нет, не друзья они. По крайней мере, не только. Когда-то, когда Пашку только нанимали, кума моя с ним намучилась.

Лана никак не могла вспомнить, какую степень родства или просто близости подразумевает слово «кума», но решила сейчас не отвлекаться на это. Она спросила:

— Разве ваша кума кадровик, а не юрист? Что-то я запуталась…

— В том-то и дело, что юрист! А пришлось привлекать ее, потому что кадровичка бы одна не справилась. Когда Пашку нанимали, он еще считался недееспособным, инвалидом по уму или как-то так… Точно не знаю. Но устраивали его как инвалида, а Лаврентьев был его опекуном.

— Значит, Павел ему родственник?

— То ли родственник, то ли просто воспитанник — кто ж его знает? Но Пашка изначально не имел права самостоятельно принимать решения или как-то так, ему обязательно нужен был опекун, иначе бы в дурку забрали.

— Никогда бы не подумала… Он выглядит вполне нормальным!

Тут Лана несколько кривила душой: на нормального Павел Романов не тянул. Впрочем, на психа, нуждающегося в опеке, тоже.

— Так он и есть нормальный, — заявила женщина. — Теперь уже по всем пунктам. Пару лет он поработал в статусе инвалида. А потом главный наш опять куму мою напряг, от других дел освободил, чтобы она по судам побегала. Толковая она у меня!

— Не сомневаюсь, но чего хотел Лаврентьев? — поторопила ее Лана.

— Чтобы Пашку от инвалидности избавили и дееспособным признали.

— И как, получилось?

— Да без проблем! Уж не знаю, почему его кто психом записал, но он на самом деле нормальный. Все проверки прошел, комиссии или что там обычно бывает… Восстановили ему документы, теперь он сам по себе. Это много лет назад было, так и живет теперь, но тут по-прежнему работает.

Больше мастерица ничего не знала — но уже это было много. Лана подозревала, что остальным не известно и столько. Для того, чтобы добыть такие сведения, нужно было работать здесь много лет — и обзавестись кумой в юридическом отделе.

А ситуация складывалась любопытная. Почему Павла признали нуждающимся в опеке, если он вполне нормален? Это ведь очень серьезно… Почему Лаврентьев стал его опекуном? Родственники они, как вообще связаны? И почему Павел сторонится людей даже теперь, через много лет после того, как был признан здоровым человеком?

Все это не касалось Лану ни напрямую, ни косвенно, поэтому биться за ответы любой ценой она не собиралась. И все же ей было любопытно, она не представляла, как другие сотрудники не заинтересовались этим за столько лет.

Но они смотрели на мир проще, тут у каждого была своя жизнь. Мастерица наконец закончила возиться с друзой и осталась вполне довольна результатом. То, что несколько часов назад было бесформенным куском кристалла, теперь поражало сходством с ватными шариками.

— Я сама все доделаю, — заверила Лана. — Поздно уже, почти пол-одиннадцатого!

— Да уж, время тут быстро летит, особенно когда заработаешься… Уверена? Уйти мне и правда надо, и так дочку почти не вижу… Но я могу закончить все завтра.

— Я сама закончу, честно. Мне некуда спешить.

Вот это как раз было правдой. Спешить ей было некуда и не к кому, однако сейчас это не печалило Лану. Все ее мысли были сосредоточены на коллекции, она видела, что пока работа идет очень даже неплохими темпами, и это обнадеживало.

Мастерица такой фанатичной увлеченностью не отличалась, она поспешила уйти, дизайнер осталась одна в просторной мастерской. Лана знала, что где-то наверху круглые сутки дежурят охранники. Да и ей самой осталось совсем немного, дальше можно будет вызвать такси и отправиться домой.

Брошь была закончена через сорок минут. Лана осторожно положила цветок хлопка в прозрачный бокс и направилась к выходу — бросать украшения в мастерской было запрещено, их полагалось хранить в личном сейфе. Но сейф располагался на том же этаже, так что не страшно.

К нему она и собиралась направиться, однако у двери замерла, испуганно пискнула и чуть не уронила кейс от неожиданности. Она этого не хотела, иначе просто не получилось. Уже того, что перед ней вдруг оказался человек, было достаточно, чтобы напугать ее — Лана ведь не сомневалась, что она одна на этаже. Ну а теперь картину усугубляла еще и внешность этого человека — лампы в коридоре горели ярко, и рассмотреть Павла Романова не составило труда.

Что ж, на монстра из фильма ужасов он не тянул, и с определением «урод» его коллеги определенно поспешили. Но и гадать, почему он прятал лицо, не пришлось. Правого глаза у него действительно не было, глазницу закрывала широкая черная повязка. Вокруг повязки тянулись многочисленные шрамы, кривые и тонкие, теряющиеся за прядями волос, которыми Павел, зная о своем состоянии, пытался прикрыть искаженную половину лица. Но даже так, при всех помехах, можно было догадаться, что рана там когда-то была огромная и жуткая.

Вторая половина лица, здоровая, выдавала, что внешность в прошлом у него была самая обычная — высокие скулы, тонкие черты, нос с небольшой горбинкой, четкие линии бровей. Единственный уцелевший глаз оказался карим, но не светлым, как у Ланы, а темным, в бледном свете — почти черным. Волосы были длинными — ниже линии подбородка, чтобы прикрывать лицо, чуть вьющимися, с первыми серебристыми нитями седины.

Лана не смогла скрыть страх и удивление, она и попытаться бы не успела. Павел же наблюдал за ней с равнодушием статуи. Он держал в руках стаканчик с дымящимся кофе, и становилось ясно, что он вовсе не охотился здесь на первую подвернувшуюся невинную деву, просто вышел размяться и обеспечить себе немного энергии на остаток ночи.

— Простите, — выдохнула Лана. —