этим будет труднее…

Лана и рада была бы согласиться — она хотела согласиться! Но даже сквозь волнение пробивался безжалостный глас рассудка, который предупреждал, что сейчас лучше не спешить, а подумать. «Глицинии» она создала случайно, в порыве вдохновения, потом она надолго разочаровалась в таких экспериментах. Здесь же нужно придумать одиннадцать украшений, сложных, не похожих друг на друга, да еще и на заданную тему…

— Я считаю, надо пробовать, — заявил Лаврентьев. Он-то как раз знал, за сколько были проданы «Глицинии».

Лана попыталась перевести стрелки:

— Ну а техническая сторона вопроса как же? Разве можно успеть изготовить одиннадцать украшений в такой срок?

— Можно. Этот момент я уже обсудил.

Она до сих пор не была знакома с человеком, который изготовил «Глицинии». Лаврентьев отказывался вести ее к нему, а обсудить этого мастера с коллегами она пока не могла — она с ними почти не общалась. Но каким бы гениальным ни был этот человек, он должен был понимать, что не успеет сделать одиннадцать украшений за месяц. Он ведь ожерелье делал две недели!

А он взял и согласился.

— У вас будет почти два месяца, — вкрадчиво добавил Арден. — Показ ведь не первого июня. Соглашайтесь, Светлана.

— Если вас смущает история с «Вирелли», то очень зря, — добавил Лаврентьев. — У нас так не поступают. Если вы согласитесь, на всех афишах будет ваше имя. Разумеется, как дизайнера «Русской легенды», но имя будет, присваивать ваше авторство никто не собирается.

— Безусловно! — засуетился Арден. — Да я бы никогда!.. Вы можете проверить все мои предыдущие коллаборации, никогда меня даже не обвиняли в присвоении чужой работы!

Слышать такое было приятно, хотя Лану пока действительно волновало не авторское право. Одиннадцать работ, одиннадцать… Есть ли в ней вообще достаточно сил и вдохновения, чтобы такое провернуть?

Но ведь и награда под стать заданию! Ей хотелось принять этот вызов, сделать невозможное, а заодно и указать «Вирелли» их место, что скрывать.

Действительно стать кем-то, кем ее сын гордился бы…

Ну а если она проиграет — что с того? Ей уже доводилось оказываться на дне, причем не раз. За это она могла себя простить, за трусость, помешавшую даже попытаться, — нет.

— Хорошо, — сказала Лана. — Я буду это делать. Но давайте так… Первое, до самого показа я буду работать только над этим, мне понадобится отдельная мастерская.

— Это даже оговаривать не надо, все будет, — кивнул Лаврентьев.

— Второе, я постоянно буду в прямом контакте с мастерами, которые работают над украшениями. Всеми без исключения.

— А вот это уже лишнее. Зачем вам? Я готов стать посредником.

— Мне посредники не нужны. Это не тот случай, когда я передаю задание, а они решают, делать или нет. Чтобы сэкономить время, мне нужно сразу обсуждать, что возможно, что — нет.

— Вполне разумное требование, — поддержал ее Арден, которому определенно хотелось получить уникальную коллекцию. — Эдвард, друг мой, соглашайтесь! Не в бункере же вы их держите, в самом деле.

— Иногда я думаю, что лучше бы в бункере, — проворчал Лаврентьев. — Ладно, пожалуй, это тоже можно устроить — ввиду исключительных обстоятельств.

— Значит, договорились. Работу можно начать сегодня же!

Теперь, когда все решилось и сомневаться было поздно, Лана чувствовала себя непривычно окрыленной. Она по-прежнему не была уверена, что у нее все получится и она не опозорится. Но она хотела попробовать.

Ну а в ближайшее время ее ждал еще один бонус — возможность наконец увидеть человека, который творит невероятное, своими глазами. Это тоже было важно.

* * *

Лана не позволила любопытству стать центром ее жизни. Она сразу же села за работу, и нужное украшение появилось на удивление легко — оно словно ожидало своего часа, скованное лишь ее страхом и неуверенностью. Но как только Лана убедилась, что ее идеи не будут осмеяны, а ее украшения действительно нужны, стало гораздо легче.

Теперь она рассматривала первый набросок «Василькового поля». Лана никогда раньше не разрабатывала короны, считая это полной безвкусицей. Однако она уже видела платья, подготовленные Арденом, и вдохновлялась только ими. И вот одному из них нужна была корона — дополняющая образ, но не отвлекающая ни от сложного кроя, ни от удивительного цвета ткани.

При этом корона, над которой работала Лана, не должна была смотреться пафосной. Никакого сияния алмазов или королевских высоких зубцов. Основой короны стали спелые золотые колосья, сквозь которые проглядывали крупные и смелые цветы васильков. Корона-венок, корона-преклонение перед красотой, которую способна создать только природа. Символ не власти над другими, а мира в себе.

Так что первый набросок Лане понравился, однако после него пришла пора заняться деталями. И вот тогда ей действительно понадобилось увидеться с мастером. А как только появилась уважительная причина, проснулось и давнее любопытство, так что медлить она не стала.

Она по-прежнему не знала, где найти этого человека, и заявилась сразу к Лаврентьеву. Директор был предсказуемо не рад — ну а чему он вообще радовался в этой жизни? Он нахмурился настолько сильно, что Лана даже засомневалась: а видит ли он что-нибудь из-под кустистых бровей?

— Это абсолютно необходимо? — поинтересовался Лаврентьев. — Вы тревожите занятого человека!

— Я тоже занятой человек, — напомнила Лана. — И я очень тревожусь!

— Зачем я только в это ввязался?

— Вы и сами ввязались, и меня ввязали, поздно уже отступать. Идемте!

Он все-таки повел ее, а она, хоть и понимала, что это глупо, волновалась, как школьница. Ругать себя было бессмысленно, Лана сосредоточилась лишь на том, чтобы в приступе нервозности не смять эскиз слишком сильно. Многие не поняли бы ее состояние — подумаешь, встреча с очередным коллегой! Однако они слабо представляли, какую тонкую работу провел этот человек.

Да и потом, до Ланы давно уже доходили слухи о том, что среди мастеров есть кто-то ужасно изуродованный, настолько страшный, что с ним ни другие мастера не общаются, ни он на яркий свет не выходит. Те, кто распространял эти слухи, и сами признавались, что лично его не видели. Но откуда-то же эта информация просочилась! И вот теперь Лане хотелось узнать, сколько в этих байках правды.

В «Русской легенде», как и в «Вирелли», мастерам был отведен целый этаж — может, даже не один. Работали они в большинстве своем в общей мастерской, но туда Лаврентьев даже не заглянул. Он направился дальше, к мастерской поменьше, но принадлежащей одному человеку. Это косвенно подтверждало легенды о чудовище, и волнение лишь нарастало. Воображение Ланы, обычно отданное сиянию драгоценных камней и блеску металла, теперь рисовало то сурового горбуна, то сиамских близнецов, а то и