Но при ближайшем рассмотрении это был всего лишь автоматон, настолько реалистичный, что казалось не правильным называть его просто машиной. Металлические петли соединяли его пальцы, когда они скользили по двум струнам, его фарфоровое лицо было раскрашено макияжем, и веки медленно двигались в такт музыке. На мгновение Нхика почувствовала, что создание этих автоматов, должно быть, не так уж и отличалось от Целительства сердец, оба вопроса требовали изучения анатомии достаточно долго, чтобы воссоздать его идентично.

Там были и другие автоматоны, те, с которыми Нхика была более знакома — те, которые убирали, или возили подносы с чаем на автоматических колесах, или складывали белье. Те, которые безошибочно были зубчатыми и металлическими.

Наконец, они достигли скромно обставленной комнаты в углу поместья, где спальная зона была отделена от остального пространства тонкой стеной из деревянной решетки. Окно внутри открывало вид на низкую кровать, на которой лежал спящий мужчина. Вокруг него находились трубки, похожие на те, что были у женщины, которую исцелила Нхика несколько дней назад. Но эта медицинская установка была новой моделью, увенчанный знаком зубчатого колеса имени Конгми.

— Если вы хотите мои услуги, вам придется развязать мне руки, — сказала Нхика, поднимая запястья к Мими. Теперь она задумалась, зашли ли они так далеко, чтобы в конечном итоге попросту отступить перед голыми руками.

Это сделал Трин. Несмотря на перчатки, он избегал касания ее кожи, и когда он освободил путы, Нхика почувствовала, что ее ладони влажные, а пальцы болят. Она потянула их, наблюдая, как брат и сестра с тревогой смотрят на ее пальцы. Их глаза следили за ней у постели, где она стояла над пациентом.

На нем было множество порезов и синяков, которые омрачали состояние его в прочем мирном сне. Фиолетовые круги под глазами и морщины на лбу растянулись до его лысого черепа. Они делали его старше, чем он был на самом деле, что, должно быть, было примерно в возрасте отца Нхики, если бы он еще был жив.

Нхика протянула руку, но Мими ахнула с перепугом, остановив ее. Это был первый раз, когда Нхика видела ее сомнения, ее кулак сжался в перчатке. Но ее плечи ослабли, и она сказала: — Просто… пожалуйста, не причиняйте ему боль.

Ее выражение было скорбным, глаза умоляющими. В этот момент Нхика завидовала этому человеку, несмотря на его травмы, что его смертный одр вызывал так много химии и столько слез. С этой завистью пришла странная злость — на Мими, на Мясников, на ее последнего клиента и его жену — потому что она прошла через их руки и их дома, дефилируя перед смертью, чтобы служить им. И все же она была для них лишь случайным чудом, использованным и забытым. Ее смертный одр будет окружен только призраками, ее гроб забудут еще до ее смерти. С ней умрет искусство Целительства сердец, которое должно было умереть намного раньше, во время войны на Яронге.

Нхика сжала пальцы в кулак, успокаивая неуместный наплыв меланхолии. Она улыбнулась Мими, чтобы рассеять боль. — Не подкидывайте мне идей, — сказала она, и когда глаза Мими расширились от ужаса, она фыркнула. — Это просто шутка.

Только когда рука Трина смягчилась от пистолета, Нхика снова протянула свою руку, делая вид, что не торопится. Она инстинктивно пощупала пульс, хотя в этой компании не было необходимости притворяться. Когда они соприкоснулись, тело Хендона открылось под ее контролем.

Сначала она почувствовала раны. Его тело недавно перенесло многое, еще свежие синяки и трещины в органах. Хотя они тянули на себя ее внимание, Нхика избегала этих областей, чтобы боль не перешла к ней. Они не были причиной его комы.

Нхика поднялась по его спинному мозгу к мозгу, почувствовав некоторое сопротивление на переходе. Она обошла его стороной, и ее энергия растеклась по его коре, как волна. Он слегка содрогнулся, его мышцы напряглись, и Мими ахнула.

— Это я, — извинилась Нхика, ее голос показался ей чужим, когда она продолжала исследовать его черепную коробку. Когда ее мать заболела, Нхика не планировала изучать мозг, — не до тех пор, пока не наступил паралич, но к тому времени было уже слишком поздно, и у нее не было больше бабушки, чтобы направлять ее. Для нее мозг был как размытая картина, и хотя она могла играть с ним, многие его тонкости оставались затуманенными, как размазанный карандаш. Тем не менее, она была достаточно опытна, чтобы понять одно: его мозговая активность успокоилась. Во всех других людях, которых она лечила, даже их базальные уровни были электрическими, как стоять на вершине горы перед грозой — покалывание в волосах, жужжание на коже. Даже во сне их ритмы были периодическими, активными. Но мозг Хендона был приглушенным; чувства Нхики были заглушены в этой слабости и молчании.

Возможно, это был отек. Она уже это исправляла — когда ее отец приходил домой переутомленным, когда их ноги были искусаны комарами летом. Теперь она распространила свою энергию через кровеносные и лимфатические системы, притягивая жидкость и суживая сосуды. Его тело помогало ей само собой, вены расширялись в других местах, чтобы приспособиться к новому объему. Его сердцебиение замедлилось, и она позволила этому случиться, позволив воде из его черепа утекать ленивым потоком. Все это были хорошие знаки; его тело все еще понимало, как воспроизводить это.

Несмотря на все это, она почти не сожгла свои запасы каллорий, хотя в области печени ее живот свело от жара. После этого она потребовала бы щедрый обед сверх своей жалкой платы — это было бы вполне справедливо.

Отек уменьшился, но его мозг остался упорно молчаливым. Нхика нахмурилась, еще больше пытаясь найти причину. Сопротивление все еще мешало ей, что-то, что она не могла разобрать, и разочарование нарастало в ее груди. Это был мозг, выходящий за пределы ее контроля, тело, которое она не могла исцелить.

Она издала звук усилия, поскольку ее влияние ослабло от нетерпения. Даже без отека, ей казалось, что бродить в его мозгу словно в беспорядке, как идти по пояс в грязи. Раздражение вытянуло мимолетное воспоминание: упрямая анатомия мозга ее матери, беззвучная и неподдающаяся, несмотря на то, сколько она умоляла свою Исцеляющую силу помочь.

Нхика отступила, но ее энергия замерла, застряв в его головной коре, прежде чем она перенаправила себя. Там было что-то, что она не могла визуализировать. Ее мучило то, что она не