сам все разъяснит!

Алты в тот же день разыскал муллу Мурта. Поэт жил в отдельной комнате. Когда Алты вошел к нему, мулла Мурт, сидя за столом в очках, что-то писал. На столе стояли пузатый чайник и пиалы. Седая острая бородка, большущие усы придавали мулле Мурту сердитый вид. Алты даже попятился, но поэт уже почувствовал, что кто-то мнется в дверях; подняв голову от бумаги, он обернулся к Алты:

— Не стесняйся, сынок, заходи, будь гостем. Садись вот сюда. — Он показал на свободный стул. — Чаю хочешь?

Алты отрицательно мотнул головой:

— Я постою.

— Ну как тебе угодно. Что у тебя за дело ко мне?

— Так… Одна просьба.

— Выкладывай. Чем смогу — помогу.

— Напишите мне заявление.

Поэт вопросительно вскинул брови:

— Заявление? Ну, это несложно. Только какое и куда?

Алты замялся:

— А я… и сам не знаю.

— Вот так так! — рассмеялся мулла Мурт. — Как же я буду писать? — Но заметив, что на лицо юноши набежала тень, посерьезнел. — М-да… Тогда вот что скажи… Ты ведь нездешний, верно?

— Из Теджена я.

— Так зачем, ради чего ты приехал в Ашхабад?

У Алты загорелись глаза:

— Хочу учиться!

— Вот и прекрасно! — Поэт удовлетворенно потер руки. — Все вроде проясняется. Значит, учиться. А какое у тебя образование?

— Я… я ликбез кончил. Только это не то, что нужно… Я знаю…

— Почему же не то? Для начала и ликбез неплохо. Гм… Подай-ка заявление на рабфак!

— А что такое раппак?

— Там тебя научат всему, чему захочешь.

— А ты напишешь мне заявление? — оживился Алты.

— С превеликим удовольствием! Учиться, сынок, — дело похвальное.

Но, как оказалось, рука у поэта была не такая уж легкая. Он, видно, сам смутно представлял, что такое рабфак и кого туда принимают. Когда Алты вручил свое заявление директору рабфака, тот пробежал его глазами и с сожалением глянул на юношу: с такими знаниями, как у него, в рабфак не брали.

— Сынок, мы не можем тебя принять. Тебе еще до рабфака подучиться надо…

Алты показалось, рушится последняя надежда. Глаза его подозрительно заблестели. Тогда участливый директор, чтобы не огорчать юношу решительным отказом, сказал:

— Да и набор пока не объявлен. Ведь сейчас каникулы.

— Каникулы? А что это такое?

— Летом студенты отдыхают.

— Примите меня, я тоже буду отдыхать.

— Пойми, сынок, набор начнется только осенью.

— А что мне делать до осени?

— Прости, сынок, ничего не могу тебе посоветовать.

Алты толкнулся еще в несколько учебных заведений, всюду ссылались на каникулы. Деньги у Алты подходили к концу. Как же быть? Одно ему было ясно: в Теджен он не возвратится, пока не добьется своего. Отступить перед первой преградой недостойно мужчины. Бегхан засмеет его: «Бахвалиться ты мастер, а как дошло до дела, сплоховал. Ступай-ка, брат, пасти своих овец, только это тебе и по плечу». Ай, ведь когда-нибудь кончатся же эти каникулы-маникулы! А пока он уж как-нибудь перебьется, не впервой.

Всё же Алты пал духом. Он никак не мог найти подходящей работы.

Неожиданно, слоняясь по ашхабадским улицам, Алты столкнулся с человеком, лицо которого показалось ему знакомым. Да это же земляк, Бяши́м!.. Алты обрадованно бросился к нему:

— Бяшим!..

Тот, узнав Алты, удивленно поднял брови:

— Алты? Каким ветром тебя сюда занесло?

— А, не спрашивай!

— Натворил что-нибудь, и дёру? Это на тебя похоже.

— Да нет, ничего я не натворил. Я учиться приехал. А везде каникулы! Куда ни сунусь — от ворот поворот.

— Что ж, все верно.

— Что — верно?

— Сейчас действительно каникулярная пора. Я сам на каникулах.

— А ты где учишься?

— В студии.

— В устудии?

— Да, в драматической студии. Учусь на артиста.

Алты взглянул на земляка с завистливым восхищением:

— Ты будешь артистом?

— А что особенного? Перед нами теперь все двери открыты.

Алты вздохнул:

— Только, видать, не для таких, как я.

— Это ты зря! У нас в студии много тедженских.

— И меня могут принять?

— Ты же неграмотный.

— Я ликбез кончил.

— Этого мало. К тому же прием начнется через месяц. — Бяшим задумался. — Слушай, чем черт не шутит. Подай через месяц заявление, может, повезет.

— Думаешь, стоит попытать счастья?

— Попытка не пытка. Помню, как ты в ауле всех передразнивал. Как знать, может, ты самородок! А к талантам из народа в студии особое отношение.

— Ой, спасибо, друг! — воскликнул Алты. — Ха! Я — самородок! — но тут же прикусил губу. — А куда же мне до осени деваться?

— Ну, уж этого я не знаю. Устройся на работу. А пока пошли в общежитие, чай пить.

Общежитие — одноэтажный кирпичный дом — находилось во дворе студии. В каждой комнате жило по нескольку учащихся, в комнатах было чисто, уютно. Алты, обходя земляков, оглядывая их жилье, только завистливо посапывал. И на друзей-тедженцев он смотрел с нескрываемой завистью: вот бы и ему, как они, учиться в студии, жить в одной из этих аккуратных комнат! Но достоин ли он такого счастья? Кто он? Бедняк, невежда! Куда ему до студийцев!

И все же он решил дождаться осени и попробовать про-биться в студию. Пока же надо было искать работу: в кармане оставался последний рубль. В городе строилась текстильная фабрика, но туда Алты опоздал, рабочих уже наорали. После долгих скитании по городу он забрел на биржу труда. Встал в очередь. Очередь длиннющая: в то время еще не покончили с безработицей и таких, как Алты, было много.

Его взяли ремонтным рабочим — чинить мостовые в городе. Заработка едва хватало на пропитание. Но скоро он лишился и этой работы — она была сезонная. В конце концов пришлось податься в сельскую местность, под Ашхабадом. Там Алты нанялся к зажиточному дайханину — рубить колючку. За сто кучек колючек ему платили пятьдесят копеек и задаром кормили. Но нарубить столько было непосильным трудом. Колючка здесь, в отличие от тедженской, мелкая, кусачая, она в кровь обдирала колени, рвала и без того обветшалую одежду. Да и притаптывать ее прохудившимися чокаями было нелегко. Алты еле удавалось заготавливать за день сорок кучек.

Через три недели вся колючка была порублена, а вместе с ней пришел конец и работе.

Алты вернулся в город. Чтобы прикрыть ссадины и цыпки на ногах, он купил туркменские шаровары, а на рубашку денег пожалел, приберегая их на еду.

Снова пошел он на биржу труда и некоторое время работал в каменном карьере, расположенном меж Ашхабадом и поселком Карадама́к. Ночевал Алты в Доме дайханина.

Почти каждый вечер он наведывался к приятелям в общежитие драматической студии, только там и отводил душу…

Наконец начался прием заявлений. Их